МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

 

СЕВЕРО-ОСЕТИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИМЕНИ К.Л.ХЕТАГУРОВА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Т.Ю. ТАМЕРЬЯН

 

 

МОДЕЛЬ МИРА В ЯЗЫКЕ: ПРОБЛЕМЫ ДВУЯЗЫЧНОГО ПРОСТРАНСТВА

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Владикавказ 2011

ББК 81.0

Т 17

 

Т 17 Тамерьян Т.Ю. Модель мира в языке: проблемы двуязычного пространства/Под ред. Ю.Д.Каражаева, Сев.-Осет. Гос.ун-т. Изд. 2-е, Владикавказ: Издательство СОГУ, 2011, 217 с.

 

ISBN 5-8336-0373-0

 

Монография посвящена разработке полилингвальной модели языковой картины мира в условиях дву/многоязычия. Исследуется содержание, структура и особенности би/полилингвального сознания.

Сравнительный анализ языкового сознания осетин, русских и англичан позволил выявить национально-культурную специфику и универсальный характер ядра языкового сознания. Поскольку представления о стереотипах национального характера, входящие в языковую картину мира, отражают связанные со словами культурные представления и традиции, межкультурные исследования дало возможность сопоставить черты характера осетин, русских и англичан. Рассматриваемые в монографии проблемы представляют интерес для научных работников и аспирантов, а также для широкого круга читателей.

 

Рецензенты:   доктор филологических наук,

 профессор Р.С.Аликаев;

 доктор филологических наук,

 профессор Т.В.Евсюкова.

 

Печатается по разрешению редакционного совета издательства Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л.Хетагурова в качестве монографии.

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

Введение …………………………………………………………….
Глава I. Ментальный мир человека …………………………….
1.1. Сознание как самостоятельная категория …………..
1.2. Структура образа сознания …………………………..
1.3. Составляющие образа сознания ……………………...
1.4. Кросс-культурные исследования национальной ментальности ………………………………………….
1.5. Билингвальное сознание: содержание и функционирование ……………………………………
1.6. Концепция образа мира ……………………………….
1.7. Язык и образ мира в общей теории языка ……………
1.8. Картина мира как ядро мировидения и мировоззрения………………………………………….
1.9. Взаимодействие и взаимовлияние концептуальной и языковой картин мира ……………………………….
1.10. Влияние русскоязычной культуры на формирование языковой картины мира осетин ……………………...
Выводы …………………………………………………….
Глава II. Экспериментальное исследование языкового сознания в условиях дву/многоязычия ………………
2.1. Методы изучения языкового сознания……………...
2.2. Сравнительно-сопоставительный анализ ядра языкового сознания осетин …………………………
2.3. Сравнительное исследование фрагментов периферии языкового сознания осетин ……………
Выводы ……………………………………………………
Заключение ………………………………………………………….
Список литературы …………………………………………………
Список словарей и принятых сокращений ……………………..
Приложение ………………………………………………………….

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

В России этнолигвистический аспект поликультурности наиболее ярко выражен в национальных республиках, где компактно проживают представители нескольких национальностей.

В поликультурном этногеографическом пространстве существенная часть населения является двуязычной. Двуязычие, обогащенное наследием двух культур, создает благоприятные условия для овладения иностранным языков.

По официальным данным ООН и ЮНЕСКО, в качестве основной тенденции межкультурной коммуникации выступает многоязычие: владение, как минимум, двумя иностранными языками, одним из которых – активно. Также предполагается распространение русского языка в связи с известными изменениями в России за последние десятилетия. Кроме того, происходит смена акцентов с изучения традиционных европейских языков на изучение языков других зарубежных государств, с которыми поддерживаются культурно-экономические и политические контакты.

Среди языков макро-посредников международного и межнационального общения немаловажная роль отводится русскому языку, который является рабочим в различных органах и организациях СНГ, и государственным – в национальных республиках, краях и областях, входящих в состав России. Через его посредство осуществляется ознакомление с достижениями всемирной культуры.

Мировое культурно-экономическое пространство – относительно новое понятие, обозначающее взаимодействие и взаимовлияние в условиях интенсивной интернационализации разных сфер общественной жизни современного мира.

Новейшим этапом интернационализации стала глобализация – растущая взаимозависимость стран и народов, расширение контактов между людьми разных национальностей и формирование общих ценностей.

Идея так называемого «глобального общества» (Global society) или «глобальной деревни» (Global village) выступает в качестве доминанты мирного существования разных стран, представителей разных этнических, языковых, религиозных и социокультурных групп.

В России на первое место по международной значимости выдвигается английский язык – он является основным языком кросс-культурного и кросс-континентального общения для многих народов. Однако глобализация обнаруживает также и серьезные негативные аспекты. Проникновение в Россию английского языка не только способствует приобщению к гуманитарно-глобальным ценностям, но сопровождается проникновением в сознание не самых лучших образцов англо-американской культуры.

Проблемы взаимоотношения языка и культуры требуют сложного и многоаспектного подхода. Картина мира не только отражает в языке окружающую действительность, мораль, систему ценностей, менталитет, национальный характер – она формирует язык и его носителей.

Существенные особенности языка и культуры вскрываются при их контрастно-сопоставительном изучении в контексте их непосредственного и опосредованного историко-культурного взаимодействия.

Человек, воспитанный в условиях одной лингвокультуры, монокультурен и лингвоцентричен. Он обладает вербализованной картиной мира, сформулированной в рамках родного языка. Монолингвальная модель представленности мира является наиболее распространенной и изученной в современном языкознании. Тем не менее необходимо учитывать реальное многообразие форм существования и смешения этносов, взаимодействия языков этнического, межнационального и международного общения, которое может быть представлено только полилингвальной моделью картины мира.

Овладение другим языком включает человека в социокультурный контекст развития сознания – тем самым он овладевает и другой картиной мира, отраженной в языке. Языковое сознание полилингва является гетерогенным, оно представляет собой гибридную структуру, вмещающую несколько знаковых систем. Моделирование культурно-языкового пространства, погружение в которое происходит по принципу расширения круга культур, обеспечивает поликультурное и би/полилингвальное развитие языковой личности.

С.Г.Тер-Минасова полагает, что при изучении второго/иностранного языка возникает вторичная картина мира, несколько отражаемая языком, сколько создаваемая им. А взаимодействие первичной и вторичной картин мира представляют собой сложный психологический процесс, требующий отказа от собственного «я» и приспособления к другому видению мира [Тер-Минасова 2000:49-50].

Мы разделяем точку зрения Ю.М.Лотмана, который полагает, что пространство реальности не охватывается ни одним языком в отдельности, а только их совокупностью. «Представление о возможности одного идеального языка как оптимального механизма для выражения реальности является иллюзией. Минимальной работающей структурой является наличие двух языков и их неспособность, каждого в отдельности, охватить внешний мир. Сама эта неспособность есть не недостаток, а условие существования, ибо именно она диктует необходимость другого (другой личности, другого языка, другой культуры)» [Лотман 1992:9].

Таким образом, оптимальной моделью представления внеязыковой реальности является полилингвальная модель картины мира, структурируемая из компонентов, дополняющих, расширяющих и углубляющих образ мира, отраженный в языке.

Попытка анализа компонентов полилингвальной картины мира предпринимается в нашем исследовании при изучении ассоциативных полей. Свободные ассоциации открывают перспективы изучения языкового сознания как репрезентативной системы. Ассоциации предоставляют информацию о культуре, верованиях и когнитивных структурах индивидов, социальных, этнических и культурных групп.

Ассоциативный эксперимент дает обширный материал для межкультурных исследований, позволяет выявить как универсальные характеристики свободных ассоциаций, так и специфику связей между словами в условиях различных культур.

ГЛАВА I. МЕНТАЛЬНЫЙ МИР ЧЕЛОВЕКА

 

1.1. Сознание как самостоятельная категория

 

Изучение сознания как самостоятельной категории в отечественной психологии связано с именами С.Л.Рубинштейна, Л.С.Выготского, Н.А.Бернштейна, А.Н.Леонтьева, Г.Г.Шпета и других. Сознание – это высший уровень не только фило- и социогенетического, но и онтогенетического развития психики, «возникающей в процессе общественного труда и предполагающей функционирование языка» [Леонтьев А.Н. 1983:100]. Будучи сложной системой, оно способствует развитию и саморазвитию, моделирует мир и преобразовывает его в деятельности [Петренко 1988:5].

Сознание является прежде всего знанием субъекта об окружающем мире и самом себе. Знание сообщает нечто о предмете, внешнем по отношению к тому, кто владеет этим знанием, т.е. за знанием скрыта никогда не разлучаемая связь субъекта с объектом [Петровский, Ярошевский 1994:448].

По мнению А.В.Иванова, сознание состоит из четырех сфер: первая – «это та сфера нашего сознания, которая может быть названа сферой телесно-перцептивных способностей и получаемого на их основе знания. К телесно-перцептивным способностям относятся ощущения, восприятия и конкретные представления, с помощью которых человек получает первичную информацию о внешнем мире, о своем собственном теле и о его взаимоотношениях с другими телами. Здесь индивид формирует непосредственную чувственно-телесную картину реальности, обеспечивающую удовлетворение его базисных телесно-витальных потребностей и внешнепредметную деятельность. Главной целью и регулятором этой сферы сознания являются полезность и целесообразность поведения человеческого тела в мире окружающих его природных, социальных и человеческих тел» [Иванов 1994:83-84]. Во второй – логико-понятийной – сфере «…коренятся способности человека к мыслительному постижению внутренних, феноменологически не данных свойств и связей внешнего мира, включая человека как объект, рядоположенный другим объектам. <...> Эту сферу сознания можно назвать царством общих понятий, четких аналитико-синтетических мыслительных операций и жестких логических доказательств» [там же:84]. Третья – эмоционо-аффективная сфера – это «сфера личностных, субъективно-психологических переживаний, воспоминаний, предчувствий по поводу ситуаций и событий, с которыми сталкивался, сталкивается или может столкнуться человек» [там же:85]. В четвертой – ценностно-мотивационной сфере – представлены «высшие мотивы деятельности и духовные идеалы личности, а также способности к их формированию и творческому пониманию в виде фантазии, продуктивного воображения, интуиции различных видов» [там же:85].

О.А.Корнилов определяет коллективное сознание как абстрактную совокупность индивидуальных сознаний всех членов того или иного социума, включающую в себя все типическое и исключающую чисто индивидуальные особенности. Автор отмечает четыре компонента обыденного сознания: сенсорно-рецептивный, логико-понятийный, эмоционально-оценочный и ценностно-нравственный. Сознание обеспечивает восприятие, логическое осмысление и оценку информации, а мышление человека обеспечивает хранение, преобразование и порождение информации [Корнилов 1999:169].

Ю.А.Сорокин понимает под сознанием форму существования человеческого интеллекта и духа – «ансамбль когнитивно-эмотивных и аксиологических структур, имеющих нейрофизиологическую основу <...> и работающих в информационно-телеологическом режиме (опережающее отражение)» [Сорокин 1994:11]. Работа сознания обеспечивается перцептивной базой, вне которой становление когнитивно-эмотивной и аксиологической составляющих сознания невозможно.

Ю.А.Сорокин выделяет четыре формы сознания, в которых опредмечивается индивидуальный, групповой и этнический опыт и конструируется «образ мира». Это – семиотическое, орудийно-предметное, кинетико-проксематическое и языковое/речевое сознание. Формы сознания являются способами стабилизации вербального опыта, позволяющими фиксировать и останавливать динамический поток опыта, переводя его в статическое состояние. Формы сознания имеют фреймоподобный/ тезаурусный характер и могут рассматриваться как автономные, но дополняющие друг друга фиксаторы потока опыта [Сорокин 1994:11].

А.А.Залевская неоднократно отмечает необходимость дифференцировать понятие «универсального» сознания/мышления и частные понятия языкового/речевого сознания/мышления, которые фигурируют наряду с понятиями знакового сознания, когнитивного сознания, метаязыкового сознания, неязыкового сознания и т.д. [Залевская 1990; 1996].

Метаязыковое сознание – это языковое сознание, предназначенное для категоризации и организации потока речи. Кроме того, к неязыковому сознанию относят такие структуры, которые до сих пор вербально не осмыслены или с трудом поддаются осмыслению (цветовые, музыкальные, эмоциональные ощущения и прочее). Определение метаязыкового сознания включает в область для анализа сознание. При этом исследователи, используя вербальные репрезентации ментальных образов, должны учитывать влияние речевой формы их представления и пытаться нейтрализовать ее влияние, которое искажает внутренние образы.

Языковое сознание рассматривается как совокупность всех структур сознания, связанных с языковыми знаками. Этот тип сознания существует прежде всего в форме значений, смыслов, в амодальном образе мира. Психолингвистическая специфика языкового и метаязыкового сознания непосредственно связана с процессами порождения, восприятия и понимания речи. Нет жесткой грани, отделяющей язык от форм когнитивно-познавательной, целесмысловой активности субъекта [Леонтьев А.Н. 1975:21]. С другой стороны, не накоплено достаточное количество факторов, показывающих, что существует специфика языковых способов анализа реальности в сравнении с концептуальными [Касевич 1989:8-9]. Именно «языковое сознание мотивирует языковое поведение» [Яковлева 1997:96].

П.Я.Гальперин настаивал на том, что нельзя отождествлять когнитивное (познавательное) и языковое (лингвистическое) отражение внеязыковой действительности, поскольку они «включены в разные системы: в одном случае – в отношении между вещами, в другом – в отношении между людьми» [Гальперин 1977:96]. В качестве такого основного отражения значение составляет смысловую сторону отдельной формальной структуры языка – среднее звено между языковым этапом (формальной структурой) и той частью внеязыковой действительности, которую этот знак обозначает [там же:96-97]. Т.К.Цветкова дополняет эти рассуждения замечанием о том, что «когнитивное сознание не тождественно языковому потому, что не все, что имеется в общей картине мира, может быть выражено с помощью языка» [Цветкова 2001:70].

Для отчетливого выделения языкового сознания нужна картина всей совокупности значений каждой языковой категории, в которой с особой четкостью выступают характерные особенности лингвистических значений. Это несовпадение по содержанию и характеру познавательного и языкового отражения отличает даже отдельное языковое значение от когнтивного представления или понятия о том же объекте внеязыковой действительности.

Под знаковым сознанием понимается особый срез сознательного опыта, непосредственно связанный с усвоением, знанием и употреблением правил и норм употребления знаков и знаковых операций, выражение сознательного опыта в знаках и текстах и перекодирование одних знаковых выражений в другие [Портнов 1988:139-141].

Итак, под сознанием понимается высшая, свойственная лишь человеку, форма отражения действительности, способ его отношения к миру и самому себе, возникшая в процессе деятельности и опосредованная языком. Как сложная система она состоит из четырех сфер – телесно-перцептивной, логико-понятийной, эмоционально-аффективной и ценностно-мотивационной. Выделяют четыре формы сознания – семиотическое, орудийно-предметное, кинетико-проксематическое и языковое/речевое сознание. Дифференцируют понятие «универсального» сознания и частные понятия языкового, когнитивного, знакового, метаязыкового сознания и т.д.

 

1.2. Структура образа сознания

 

Сознание человека существует в виде ментальных образов, доступных наблюдению в интроспекции только для субъекта сознания, и в овнешнениях этих ментальных образов – продуктах, результатах деятельности. А.Н.Леонтьев указывает, что сознание – это не созерцаемое субъектом поле, на котором проецируются его образы и понятия, а оно представляет особое внутреннее движение, порождаемое человеческой деятельностью [Леонтьев А.Н. 1983:100]. Сознание существует в деятельной форме и в форме культурных предметов как внешняя форма продуктов этой деятельности. Внутренние ментальные образы, деятельность и ее предметные продукты фиксируются и описываются при помощи знаков. Одной из разновидностей знаковых фиксаций внутренних и внешних форм сознания являются речевые продукты.

В отечественной психологии функционирование образов сознания было описано А.Н.Леонтьевым, В.П.Зинченко, Ф.Е.Василюком и рядом других ученых, которые создали представление о структуре образа сознания. Образующие сознания выступают как элементы процесса реальной действительности неязыковой природы.

Образ сознания понимается как совокупность знаний личности о конкретном явлении реального мира. В образе сознания различают две части: чувственную и умственную. При этом умственный образ является важнейшим компонентом всего строя психической жизни. «Если чувственная часть образа формируется в процессе индивидуального перцептивного восприятия, то умственный образ принципиально отличается своей психической природой: он формируется в общении с другим человеком, носителем знания о познаваемом явлении» [Тарасов 1999:36-37].

По мнению А.Н.Леонтьева, чувственные образы являются «толчком, приводящим в действие наши познавательные процессы; образы же предметов порождаются внутренними мыслительными операциями», которые могут производиться как сознательно, так и бессознательно [Леонтьев А.Н. 1975:175]. Чувственные образы являются всеобщей формой психического отражения, порождаемого предметной деятельностью  субъекта. В сознании человека предметные образы приобретают свою означенность [там же:176].

Из этого следует, что умственный образ как психическая реалия отличается своей когнитивно-коммуникативной природой, поскольку он возникает в человеческом социуме посредством деятельности по освоению мира. Следовательно, в его предметном содержании появляются признаки, которые отсутствуют в чувственной ткани сознания. Эти признаки развиваются в филогенезе в форме понятий, которыми индивид овладевает в онтогенезе. Для овладения понятиями как психическими образами индивид проделывает операции совместно с другими людьми в процессе общения посредством знаков. Благодаря оперированию знаками «высвечивается» не их внешний (в речи – фонетический) образ, а внутренняя форма, т.е. форма в смысле «сгущения» предметного содержания. По отношению к слову оно выступает как его значение. Значение выделяется как психический образ особого порядка: умственный и чувственный образы входят в ткань сознания.

В любом акте сознания присутствует предметное содержание, за которым скрыто предметное действие, мотив, к нему побуждающий, отношение субъекта к другим людям, а также личная значимость и переживаемость информации, запечатленной в образе.

Структура сознания формируется в предметно-практической деятельности и общении и служит для членения, категоризации и организации потока сенсорной информации.

З.Фрейд представлял структуру сознания иерархически, состоящей из подсознания, сознания и сверхсознания. Идея Л.Фейербаха, развитая Л.С.Выготским, предполагает существование двух слоев сознания – бытийного и рефлексивного. «Бытийный слой сознания образуют биодинамическая ткань живого движения и действия и чувственная ткань образа. Рефлексивный слой образуют значение и смысл» [Зинченко 1991:23]. В.П.Зинченко добавляет еще духовный слой сознания, который в «человеческой жизни играет не меньшую роль, чем бытийный (экзистенциальный) и рефлексивный слои» [Зинченко 1997:318].

В.П.Зинченко подчеркивает, что бытийный и рефлексивный слои сознания взаимосвязаны, так как бытийный слой несет не себе следы развитой рефлексии, содержит в себе ее истоки и начала, а рефлексивный слой сознания одновременно является событийным. Он продолжает: «Первопричиной родства бытийного и рефлексивного слоев является наличие у них общего культурно-исторического генетического кода, который заложен в социальном (совокупном) предметном действии, обладающем порождающими свойствами» [Зинченко 1991:27].

Если в двухслойной модели чувственная ткань и смысл репрезентируют человеческую субъективность, то в духовном слое сознания она «представляет феноменологическое Я в его различных модификациях и ипостасях» [Зинченко 1997:318]. В духовном слое образующей может выступать другой, если брать плоскость Я – Ты, действительные или мнимые представления о жизни и смерти и другое [там же:319, 324]. В качестве посредников (медиаторов) между индивидом и социумом выступает не только знак, слово (по двухкомпонентной модели), но также слово и миф. Они имеют двойственную природу, совмещая «в себе вполне реальные материальные свойства и свойства идеальные» [там же:152], в силу этих свойств из «внешних становятся внутренними, собственными орудиями человека» [там же:145]. Происходит постоянное превращение форм: внешняя форма трансформируется во внутреннюю, а внутренняя – во внешнюю.

Ф.Е.Василюк представил модель образа сознания в виде психосемиотического тетраэдра, модифицировав развитое в теории деятельности представление об образе сознания. Сознание человека и его отдельные образы детерминируются внешним и внутренним миром человека, его культурой и языком, на котором он разговаривает (сознание людей, говорящих на одном языке, но принадлежащих к разным культурам, разливается также как и сознание людей, живущих в одной культуре, но говорящих на разных языках) [Василюк 1993:16]. Нервные центры, узлы конкретного образа представлены этими инстанциями: «Внешний мир представлен предметным содержанием, мир культуры – значением, представителем языка является слово, а внутреннего мира – личностный смысл. Каждый из узлов образа – пограничная сущность, одной стороной обращенная к объективно существующей реальности (внешнего мира, внутреннего мира, языка и культуры), а другой – к непосредственной субъективности; все же вместе эти узлы задают объем, в котором пульсирует и переливается живой образ» [там же].

Что же касается чувственной ткани, то она выступает как единица тела, представитель мира человека в образе сознания, поскольку любой образ всегда воплощается в чувственном материале как непосредственное внутрителесное чувствование. Чувственная ткань представляет собой многомерную субстанцию, которая живет и движется в четырехмерном пространстве образа. Внутреннее пространство тетраэдра состоит из недиференцированной чувственной ткани, уплотняющейся вблизи каждого из полюсов. В результате чего прилежащие к углам внутренние зоны представляют собой чувственные ткани предметного содержания, значения, слова и личностного смысла. Вдали от зон сгущения предполагается наличие зоны, выполняющей функцию синестизии – наложения и взаимного отображения разных перцептивных модальностей, а также интерференции ощущений, идущих от разных полюсов образа [там же:18].

Суммируя сказанное, подчеркнем, что представления об образе сознания, развиваемые в рамках психологической теории деятельности А.Н.Леонтьева (значение – личностный смысл – чувственная ткань), подверглись существенной переработке [см.рис. 1].

 

 

Рис 1. «Психосемиотический тетраэдр» - модель образа сознания

 

П – предметное содержание образа; n – чувственная ткань предметного содержания; Л – личностный смысл; э – (эмоция) – чувственная ткань личностного смысла; З – значение, з – чувственная ткань значения; С – слово или знак; с – чувственная ткань слова (знака).

 

Образы, смыслы, значения, рождающиеся в действии, приобретают собственные свойства и, автономизируясь от действия, начинают развиваться по своим законам – «они выводимы из действия, но не сводимы к нему» [там же:27]. Общность генетического кода для всех образующих создает возможность целостного сознания и лежит в основе «взаимных трансформаций образующих сознания не только в пределах каждого сознания, но и между слоями. Образ осмысливается, смысл воплощается в слове, в образе, поступке. Действие и образ означиваются и т.п.» [там же:28].

Выделение значимых отношений возможно благодаря выработанной в течение всей культурной истории человечества категориальной структуре. Если ментальные образы формируются на досознательном уровне, то уровень рефлексии предполагает контроль и активное сознание.

В.П.Зинченко условно выделяет презентированные миры сознания, которые присутствуют в каждой культуре, и соотносит с ними выделенные в структуре сознания компоненты. Мир идей, понятий, житейских и научных знаний соотносится со значением как образующей рефлексивного слоя сознания. Мир человеческих ценностей, переживаний, эмоций, аффектов соотносится со смыслом как следующей образующей рефлексивного слоя. Мир производительной, предметно-практической деятельности соотносится с биодинамической тканью движения и действия как образующей бытийного слоя. Мир представлений, воображения, культурных символов и знаков соотносится с чувственной тканью, также является образующей бытийного слоя сознания. Сознание рождается и присутствует во всех этих мирах, хотя не сводиться ни к одному из них или его компонентам [там же:32].

Обобщая изложенное, подчеркнем, что образ сознания, понимаемый как совокупность представлений личности о конкретном явлении реального, подразделяется на две части – умственную и чувственную.

Предлагается наличие бытийного, рефлексивного и духовного слоев сознания.

Представления об образе сознания в рамках деятельностной теории, существенно доработанные Ф.Е.Василюком, представлены как модель образа сознания в виде психосемиотического тетраэдра. В ней выделяются следующие компоненты: предметное содержание образа, чувственная ткань предметного содержания; чувственная ткань значения; чувственная ткань слова (знака); личностный смысл, чувственная ткань личностного смысла; значение, слово (знак).

 

1.3. Составляющие образа сознания

 

Чувственную ткань как первую образующую сознания выделил А.Н.Леонтьев [Леонтьев А.Н. 1975]. Она формируется в сознании в процессе восприятия объекта реальной действительности и является относительным материалом и основой для овладения знаком. Н.А.Бернштейн ввел понятие живого движения и его биодинамической ткани. Биодинамическая ткань – это наблюдаемая и регистрируемая внешняя форма живого движения, рассматривавшегося как функциональный орган индивида [Бернштейн 1997].

Чувственная ткань представляет собой относительный материал образа, хотя используется при его построении или входит в образ лишь ее малая часть [Зинченко, Моргунов 1994]. Чувственная часть образа осмысляется в процессе восприятия объекта реальной действительности, а затем означивается при помощи общественно закрепленных знаний. Эти знания (значения), а через них образы сознания функционируют в интерсубъектном пространстве и доступны для восприятия только в том случае, если оказываются ассоциативно связанными с предметом, играющим роль тела знака (означающего). Чаще всего значение связано с телом языкового знака. Поэтому для А.Н.Леонтьева сознание является преимущественно языковым.

Поскольку движение и действие имеют внешнюю и внутреннюю форму, то биодинамическая ткань действия выступает как обобщенное наименование для различных характеристик речевого движения и предметного действия, понимаемых, по Н.А.Бернштейну, как функциональный орган индивида. В.П.Зинченко определяет понятие «ткань» как «материал, из которого строятся целесообразные, произвольные движения и действия. По мере их построения, формирования все более сложной становится внутренняя форма, внутренняя картина таких движений и эмоций. Она заполняется когнитивными, эмоционально-оценочными и смысловыми образованиями» [Зинченко 1991:24].

Е.Ф.Тарасов описывает биодинамическую ткань как «совокупность динамических, силовых, темпоральных характеристик живого движения и предметного действия» [Тарасов 1993а:11].

Как биодинамическая, так и чувственная ткань, обладают свойствами реактивности, чувственности, пластичности и управляемости. Они теснейшим образом связаны со значением и смыслом. Существенной характеристикой взаимоотношений биодинамической и чувственной ткани является то, что их взаимная трансформация служит средством преодоления пространства и времени, обмена времени на пространство и обратно.

Биодинамическая ткань и значение доступны постороннему наблюдателю, различным формам регистрации и анализа. Чувственная ткань и смысл лишь частично доступны самонаблюдению. Заключение о них возможно сделать на основе косвенных данных – поведения, поступков, продуктов деятельности, психотерапевтической и психоаналитической практики, экспериментальных процедур и отчетов о самонаблюдении. Чувственная ткань лишь частично манифестирует себя в биодинамической, смыслы – в значениях. Биодинамическая ткань и значение выступают перед посторонним наблюдателем своей внешней формой. Внутреннюю форму движения, действия, значения и слова приходится расшифровывать и реконструировать. Наибольшие трудности представляет исследование смысла, хотя он присутствует не только во всех компонентах структуры, но и в продуктах деятельности человека [Зинченко, Моргунов 1994].

В отечественной психологии понятие «значение» является одним из основных понятий теоретического аппарата. Теоретическая разработка этой проблемы широко представлена в работах Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурии, И.Я.Гальперина, В.В.Давыдова, А.А.Леонтьева, О.К.Тихомирова и других.

А.Н.Леонтьев поставил проблему различения понятий «значение» и «смысл» в сфере психологии. Наиболее полно его идеи были изложены в фундаментальном труде «Проблемы развития психики» [Леонтьев А.Н. 1972].

Значение понимается как важнейшая образующая человеческого сознания, которое «преломляет мир в сознании человека. Хотя носителем сознания является язык, но язык не демиург сознания» [Леонтьев А.Н. 1975:176]. Значение выступает как обобщенное отражение действительности, как «общественно выработанные способы (операции) действия, в процессе которых люди изменяют и познают объективную реальность, т.е. в значениях представлена преобразованная и свернутая в материи языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, связей и отношений» [там же].

Значение служит механизмом передачи знаний от поколения к поколению, поскольку становясь идеальной формой существования предметного мира, они приобретают самостоятельное существование, постоянно воспроизводятся и управляют внешней и внутренней деятельностью. В.П.Зинченко рассматривает значение и как форму общественного сознания, и как единицу сознания, и как факт индивидуального сознания. «Понятие значения развивалось внутри культурного целого, в котором исторически кристаллизован опыт деятельности, общения и мировосприятия, который индивиду необходимо не только усвоить, но и построить на его основе собственный опыт [Зинченко 1991:23].

В значениях, которые «производятся обществом», но функционируют в деятельности и сознании конкретного индивида скрыты особенности мироощущения и самооценки представителя того или иного этноса. «Именно наличие общественно-выработанных значений обеспечивает работу и регулятора третьего типа» - общественного сознания, которое также основано на научении, но базируется уже не только на индивидуальном, а и на коллективном опыте» [Уфимцева 1994:46].

Человек, живущий и действующий в предметном мире, оперирует системой значений. Сами значения, являясь средством описания действительности, не могут осознаваться как таковые, а осознание системы значений необходимо субъекту «для разведения картины (образа) мира и собственно действительности» [Петренко 1997:37]. Значение не существует вне субъективного отражения предметности, например, в виде зрительных образов, поскольку они не предшествуют значениям. Предметное восприятие действительности не возможно без участия социально выработанных эталонов, существующих на базе языка. Эти эталоны, хранящиеся в зрительной системе, имеют чувственный характер: образы формируются в результате обобщения, опосредованного чаще всего языком.

Значение рассматривается как превращенная форма деятельности, поскольку фиксируются свойства объекта, существенные с точки зрения общественной практики. Являясь, таким образом, частью общественного сознания и общественно-исторического опыта, значения представляют собой важнейшую образующую индивидуального сознания. Поскольку действительность презентована в сознании человека как означенная действительность, объективная реальность, переведенная на язык значений. Значения как идеальная форма существования действительности включены не только в деятельность, но и в сознание конкретных индивидов. Развитие идеального содержания знаков происходит через развитие их субъективного содержания на основе все более полного овладения объективным содержанием, которое происходит через деятельность, в ходе которой человеком присваивается предметная действительность [Леонтьев А.А. 1972]. Поэтому значение, по А.Н.Леонтьеву, имеет двойную жизнь: оно входит в социальный опыт или социальную память общества и составляет необъемлемую часть внутреннего, психологического мира каждой отдельной личности. Во второй своей жизни значения приобретают личностный смысл, т.е. индивидуализируются и субъективируются.

А.А.Леонтьев, признавая двойную жизнь значений, указывает, что ее важнейшей особенностью является отнесенность к чувственным воздействиям. Он уточняет, что значение как объективное содержание знака безразлично к чувственности, но в качестве субъективного содержания знака его бытие в деятельности и его презентированность в сознании индивида неразрывно связываются с его предметной (чувственно-предметной) отнесенностью [Леонтьев А.А. 1976].

В.П.Петренко вслед за Дж.Келли полагает, что в системе представлений каждого индивида существуют специфические составляющие, более частные категории индивидуального сознания, которые обусловливаются его индивидуальным опытом – так называемые личностные конструкты [Петренко 1988].

Основной предпосылкой формирования значения признается предметная деятельность, что наглядно прослеживается на примере ребенка, овладевающего языком. Благодаря деятельности предмет, ранее являвшийся для него частью континуума пока не осмысляемой им действительности, приобретает функциональную значимость. По мере опредмечивания социальных операций предмет приобретает для ребенка значение в широком смысле этого слова. В ходе дальнейшего освоения подобных предметов формируется представление, а затем становится известным название предмета [Леонтьев А.А. 1972].

В.П.Зинченко подразделяет значения на операционные (связанные с биодинамической тканью), предметные (связанные с чувственной тканью) и верьальные (связанные преимущественно со смыслом) [Зинченко 1991:23].

Предметный мир становится предметным, а не «вещным» благодаря тому, что непосредственно чувственные свойства этого мира переносятся на знаки, в частном случае – слова. Знаки для человека представляют часть «одухотворенной действительности» и их возникновение и объективное существование возможно лишь в результате совокупной, социальной по природе человеческой деятельности» [Леонтьев А.А. 2001:263].

А.А.Залевская указывает, что «значение слова функционирует в естественном языке не ради самого себя, а в целях выполнения ряда важнейших функций, изначально встроенных в систему знаковых отношений. Чтобы слово могло служить средством познания и общения между людьми, оно должно, с одной стороны, быть средством выхода на индивидуальную картину мира, вне которой никакое понимание или взаимопонимание невозможно, а с другой – быть средством соотнесения личностных картин мира, для чего необходима общепринятая системность значений слов, разделяемая социумом и выступающая в качестве инварианта» [Залевская 1998:52].

А.А.Леонтьев отмечает, что «знак предстоит субъекту как реальный знак, со всем тем, что за ним стоит, включая и те его функциональные характеристики, идущие от особенностей деятельности, в которую этот знак включен» [Леонтьев А.А. 1976:48-49]. Он приводит три различных понятия знака: 1) знак как вещь, а применительно к языку – как материальное языковое «тело», включенное в деятельность человека; 2) знак как идеальный образ, как эквивалент реального знака в обыденном сознании; 3) знаковая модель как продукт научного осмысления структуры и функций объективного знака [там же]. Говоря о соотношении знака со значением, А.А.Леонтьев отмечает наличие у знака материального языкового «тела» и идеальной «нагрузки», выражающейся и закрепляющейся в этом «теле». Идеальная сторона знака не сводится к субъективному представлению о содержании знакового образа, т.е. реальной предметности, действительным свойствам и признакам предметов и явлений, стоящим за знаком. Идеальная сторона знака – это результат «превращения» связей и отношений реальной действительности, происходящего в действительности [там же]. Таким образом, поле знака (означающее) связано в общественном сознании со значением (общественно закрепленным знанием), а в индивидуальном сознании – с чувственной тканью и смыслом.

«Значения несут в себе особую мерность. Эта мерность внутрисистемных связей объективного предметного мира и является пятым квазиизмерением» [Леонтьев Н.А. 1983:283]. В этом измерении «открывается человеку объективный мир. Это смысловое поле значений» [там же]. Следовательно, предмет воспринимается человеком не только в пространственных измерениях и во времени, но и в его значении, т.е. не в образе отдельных его признаков и форм, а сам предмет в целостности, который осмыслен, категориален. Именно осмысленность и категориальность выражают объективность, раскрытую общественной практикой, идеализированной в системе значений, которые каждый отдельный индивид определяет как «вне-его-существующее», воспринимаемое и усваиваемое, как то, что входит в его образ мира [там же].

Смысл как образующая образа мира выступает в психологии в трех плоскостях. «Первая из них – это плоскость объективных отношений между субъектом и миром. В этой плоскости объекты, явления и события действительности, входящие в жизненный мир субъекта, обладают для него жизненным смыслом в силу того, что они объективно небезразличны для его жизни <...>. Жизненный смысл и отражающаяся в нем динамика жизненных отношений – это онтологический аспект смысла» [Леонтьев Д.А. 1999:112].

Вторая плоскость – это образ мира в сознании субъекта, одним из компонентов которого является личностный смысл. Личностный смысл в отличие от «внешней чувствительности, связывающей в сознании субъекта значения с реальностью объективного мира, связывает их с реальностью самой жизнью в этом мире, с ее мотивами» [Леонтьев А.Н. 1975:177]. Понятие смысла указывает на то, что индивидуальное сознание не сводимо к безличному знанию, поскольку сознание – это не только знание, но и отношение к бытию, к деятельности, к самому сознанию. В.П.Зинченко определяет смысл как укорененность индивидуального сознания в бытии человека [Зинченко 1991:23].

«Личностный смысл является формой познания субъектом его жизненных смыслов, презентации их в его сознании <...>. Личностный смысл и отражающаяся в нем динамика субъективного образа реальности – это феноменологический аспект смысла» [Леонтьев Д.А. 1999:112].

Третья плоскость – это неосознаваемые механизмы внутренней регуляции жизнедеятельности (психологический субстрат смысла). «В этой плоскости смыслонесущие жизненные отношения принимают форму смысловых структур, образующих целостную систему и обеспечивающих регуляцию жизнедеятельности субъекта в соответствии со специфической смысловой логикой <...>. Смысловые структуры и отражающаяся в них динамика деятельности (жизнедеятельности) – это деятельный или субстратный аспект смысла» [там же:113]. Таким образом, смысл предстает «как отношение, связывающее объективные жизненные отношения субъекта, предметное содержание сознания и строение его деятельности» [там же].

Д.А.Леонтьев дает определение значения «как системного качества, приобретаемого смыслом слова или высказывания (или компонентом этого смысла) в условиях единства смыслообразующего контекста» [там же:382]. Смысл означивается «ответным действием, операционным значением» [Зинченко 1997:102]. Смысл, по А.Н.Леонтьеву, принадлежит не предмету, а деятельности как реализованному отношению к предмету. Поэтому если значение связано с операционной структурой деятельности, то смысл – с актом деятельности в целом. Следовательно, соотношение значения и смысла связано с соотношением деятельности и личности.

Понятие смысла относится в равной мере к сферам сознания и бытия. Смыслы выражаются не только посредством языковых образов, но также образов предметов или ситуации (в виде предметных значений). Смыслы как и значения связаны со всеми компонентами структуры сознания. Наиболее очевидные отношения между значениями и смыслами существуют в рефлексивном слое сознания [Зинченко 1991:24].

Реальный мир отражается в сознании человека как образ мира конкретной культуры, отображающий в психике человека предметный мир. Составляющими образа сознания являются биодинамическая ткань движения и действия, чувственная ткань образа, значение и личностный смысл, которые образуют структуру индивидуального сознания.

Чувственная ткань представляет чувственный состав конкретных образов реальности, биодинамическая ткань действия выступает как обобщенное наименование для различных характеристик живого движения и предметного действия. Значение, являясь обобщенным отражением действительности, служит механизмом передачи знаний от поколения к поколению. Личностный смысл связывает значение с реальностью объективного мира, с ее мотивами.

 

1.4. Крос-культурные исследования национальной ментальности

 

Актуальными направлениями изучения этноментального мира человека с рамках психологии и психолингвистики являются исследования в области этнического и национально-культурного сознания, в том числе языкового (С.В.Дмитрюк, Б.В.Дашиева, Ю.М.Тхазитов, Нгуэн Тхи Хыонт, Н.В.Уфимцева). Существуют научные направления, которые трактуют культуру через ее отражение в национальном языке – лингвострановедение и лингвокультурология (Н.И.Толстой, М.М.Маковский, В.Н.Топоров, Е.М.Верещагин, В.Г.Костомаров, В.В.Красных, А.С.Мамонов).

Поиск этнокультурной специфики языкового сознания рассматривается как средство познания своей и чужой культуры в ее предметной деятельности и ментальной форме. Результаты подобных, в том числе кросс-(суб)культурных исследований проявляют основные методологические тенденции: от изучения внеязыковой реальности, прежде всего психологической, через ее описание и интерпретацию – к формированию представлений о языковом сознании.

Проблема анализа сознания как междисциплинарного исследования связана с обоснованием онтологического статуса языковых явлений. Психологический поход путем апелляции к ментальности, включающей сознание, мышление и другие психологические реалии, направлен на поиск психологических эквивалентов языковых явлений как компонента деятельности лингвистического познания.

Попытка анализа ментальной (идеальной) формы сознания, предпринимаемая при исследовании ассоциативных полей представителей разных культур, потребовала решения ряда проблем. Первая из них – это проблема овнешнения осознаваемых и неосознаваемых уровней сознания, вызванная необходимостью сделать сознание доступным для познания его другими людьми. Вторая проблема – это выбор онтологии, в которой строится объективная область исследования. Окружающий мир открывается человеку в ходе воздействия на него и отображается в его сознании в форме некоторых психических образов, организованная совокупность которых составляет его образ мира [Тарасов, Тарасова 1997:254].

Онтология межкультурного общения предполагает знание чужой культуры хотя бы одним из коммуникантов. Эта онтология создает благоприятные условия для анализа своего и чужого сознания, поскольку именно сопоставительный анализ двух и более национальных сознаний, изучение их «стыка» и взаимодействий, позволяет выявить то, что обычно скрыто или предстает в искаженном виде перед исследователем, работающим с гомогенным сознанием. Именно поэтому кросс-культурные исследования являются одним из наиболее эффективных инструментов изучения содержания сознания.

Другая онтология при исследовании сознания – это онтология памяти, в силу того, что разные психические функции человека представляют неодинаковые возможности для анализа образов сознания. Память человека как форма психического отражения действительности, заключающаяся в закреплении, сохранении и последующем воспроизведении человеком своего опыта, обеспечивает накопление впечатлений от окружающего мира. Именно память позволяет проследить и зафиксировать в эксперименте «жизнь» образов сознания.

Еще одна проблема, возникающая при анализе языкового сознания – это интерпретация инспирированных и добытых экспериментальным путем овнешнений сознания. Она касается формализации, категоризации, объяснения полученных данных и связана с проблемами овнешнения сознания и выбора онтологии.

Одним из самых эффективных способов изучения сознания является анализ общественно-предметных форм существования сознания, наименее подверженных деформирующему влиянию сознательных уровней контроля деятельности. Признание «объективности существования субъективных по форме проявлений образов сознания» [Тарасов 1993б:90] позволяет разграничивать образы сознания, способы и языки их описания.

Языки отличаются представленным в них ментальным содержанием, «интеллектуальной стороной», это отличие тоже основано на национально-духовном своеобразии народа. Фантазия и чувства вызывают индивидуальные образы, в которых отождествляется индивидуальный характер народа, и порождают «многообразие форм, в которые облекается одно и тоже содержание» [Гумбольдт 1985:164].

Национальный язык рассматривается как ядро знакового сознания, включающее фономорфологическую, лексико-семантическую, синтаксическую и прагмалингвистическую подсистемы с выделением в составе последней метакоммуникативного уровня, т.е. знаний и умений определять возможное и невозможное в знаковом поведении [Портнов 1988:139-141].

В силу того, что ментальные репрезентации связанные с самой реальностью, а не с ее моделями, могут быть представлены в том числе и лингвистически (т.е. в виде языковых репрезентаций), когнитивные модели формируются одновременно двумя способами репрезентации – символьным и вербально-образным. Поскольку когнитивные аспекты языка подразумевают концептуальную организацию знаний в процессах понимания и построения языковых сообщений, то исследование этнического сознания в его языковой форме дает возможность раскрыть особенности образа мира, присущего представителям того или иного этноса.

В традиционном обществе языковое сознание практически является гомогенным, а критический компонент реализуется в отношении к другому языку/подъязыку или же диалекту, а также к языку специфических языковых групп (женский/мужской язык, язык людей, находящихся в условиях депривации, и прочее). Распад традиционной культуры и социальные катаклизмы приводят к нарушению однородности языкового сознания, возникают различные инварианты языкового сознания, ориентированные на идеалы и нормы разных социальных групп, которые противоречат друг другу. Эта ситуация может осложняться и формированием специальных сфер общения, обслуживаемых специфическими подъязыками [Фефилов 1988:184].

В этнолингвокультурологической концепции Н.И.Толстого язык трактуется как естественный субстрат культуры, который пронизывает все ее структуры и служит инструментом ментального упорядоченного мира и средством закрепления этнического мировидения. Такой подход предполагает взаимозависимость языка и невербальных реализаций культуры: с одной стороны, язык не только отражает культурную реальность, но и оказывает существенное влияние на оформление неязыковых культурных кодов; с другой стороны, исследование механизмов эволюции языка требует выявления факторов, находящихся за пределами языка: «Каждый тип культуры вырабатывает свой символический язык и свой «образ мира», в котором и получают свои значения элементы этого языка. Язык культуры (как и язык науки) пользуется естественным языком, поэтому слова и другие единицы естественного языка приобретают в нем дополнительную, культурную семантику (точно так же слова естественного языка, становясь научными терминами, приобретают «научную» семантику). Однако единицами языка культуры могут быть не только вербальные символы, но и знаки другой природы – предметы действия, изображения и т.п., чьи символические значения могут быть тождественными семантике вербальных элементов, а могут создавать с ними сложное синкретическое целое <…>. Иначе говоря, слова обыденного языка получают в языке культуры особые символические значения (культурную семантику), которые надстраиваются над всеми прочими уровнями значения: собственно лексическим, лексическими коннотациями, экстралингвистическими (энциклопедическими) коннотациями» [Толстой 1995:291].

Исходной предпосылкой конструирования сознания является представление о нем не только как о предельной абстракции, но и как о вполне определенном культурно-историческом образовании. Тот или иной тип культуры представляет собой сознание, почти полностью редуцированное к подсознанию – такие представления, по мнению В.П.Зинченко, являются не только фактом культуры, но и фактом развития [Зинченко 1991:18-19].

Под культурой, с одной стороны, понимается целостный образ жизни людей, социальное наследство, которое индивид получает от своей группы, а с другой стороны, культура как часть окружающего мира, созданная человеком. Таким образом, культура понимается как знание группы, сохраняющееся (в памяти людей, книгах, предметах, операциях деятельности) для дальнейшего использования. К.Клакхон полагает, что мы изучаем плоды этой ментальной активности – поведение, речь, жесты, действия людей, а также предметные результаты (орудия труда, дома,  сельскохозяйственные угодья) [Kluckhon 1951]. При этом существенны те значения, которые придают этим предметам люди в силу специфических условий своего развития.

Культура приобретается благодаря принадлежности к определенной группе, она составляет ту часть приобретенного поведения, которую человек разделяет с другими. Она трактуется как специфический образ жизни, присущий той или иной группе людей.

По мнению Л.Н.Гумилева, культуру следует рассматривать как систему, связанную с определенной этнической системой, с одной стороны, и как способ деятельности общества (коллективного субъекта), включающий в себе системы внебиологически выработанных средств и механизмов, благодаря которым мотивируется, направляется, координируется, реализуется и обеспечивается человеческая деятельность, с другой стороны [Гумилев 1994].

Разность культур – это разность онтологий. По этой причине онтологию можно расценивать как семантическое ядро культуры, производящее смыслозначимые каркасы мира.

Д.С.Лихачев считает, что существует несколько типов культур: китайская, японская, буддийская, исламская, европейско-христианская. Наиболее универсальна европейско-христианская культура. К ней принадлежит Россия [Лихачев 1990].

Присущие разным культурам общие свойства не означают одинаковое мировосприятие и миропонимание – различия во взглядах на жизнь различных народов, в их ожиданиях, образах себя самих и других наций, разнообразие национальных характеров и психологических позиций, контраст политических институтов – все затрудняет понимание народами друг друга.

Различия во внешних и внутренних проявлениях, наблюдаемые даже по отношению к одним и тем же предметам и явлениям в разных культурах, определяются особенностями географической среды (привычным ландшафтом и системой хозяйства), культурной традицией (совокупностью форм человеческой искусственной деятельности), а также этническим окружением (взаимоотношениями с другими членами коллектива). Л.Н.Гумилев указывал, что именно эти факторы формируют стереотипы поведения этноса, отличающие один этнос от другого [Гумилев 1994:43]. Г.Д.Гачев полагает, что несмотря на тот факт, что в ходе мировой истории, особенно в ХХ в., все народы сблизились и стали унифицироваться в быту и в мышлении, тем не менее в своем ядре каждый народ остается самим собой до тех пор, пока сохраняется климат, пейзаж, национальная пища, этнический тип, язык и т.д. Именно эти факторы подпитывают и воспроизводят национальную субстанцию, особый склад жизни и мысли, способствуя формированию специфического образа мира в каждом народе [Гачев 1998].

Различные формулы представления социокультурного пространства выступают в сознании человека трансформированными в определенные взгляды, нормы, стандарты поведения, т.е. образуют компоненты его мировоззрения, мировосприятия, мироосмысления и кодирования результатов познавательной деятельности человека в грамматике языка, в схемах непосредственного речевого общения и других языковых средствах, реализующих культурные и мировоззренческие интенции той или иной социальной группы, класса, нации, культуры, которую Т.М.Дридзе трактует как «систему кодифицированных (и, как правило, запечатлеваемых на разного рода носителях) образцов и норм поведения, деятельности, общения и взаимодействия людей, несущих регулятивную и контрольную функции в обществе» [Дридзе 1994:25].

Проблемы национального сознания, антропологии, этнической психологии и психолингвистики, психологии культуры находятся последнее время в центре исследовательских интересов.

Термин «этнокультурная специфика сознания» вошел в научный оборот наряду с термином «национально-культурная специфика сознания», хотя понятия «этническое» и «национальное» не характеризуются идентичными параметрами.

Термин «этнокультурная специфика сознания» подчеркивает детерминированность языкового сознания культурой этноса. Отечественная психолингвистика в русле психологической теории деятельности исходит из того, что источник национально-специфического следует искать во внешней деятельности – действиях, которые зависят от природных и социальных условий и совершаются определенным способом, а также артефактов.

Сознание индивида как представителя определенной этнокультурной общности воспринимает и осмысливает окружающий мир соответственно сложившимся правилам, установкам, нормам, которые выполняют роль анализаторов, фильтрующих психику от чуждых ему элементов.

По мнению А.А.Леонтьева, в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. Способы деятельности, выработанные веками, характеризуют этнос и дают повод индивидууму причислять себя к нему, хотя деятельность – это лишь внешний индикатор. Система предметных значений только дает повод думать, что «я отличаюсь от другого человека другой национальности по использованию в своей деятельности предметных значений (или предметного кода), и, следовательно, принадлежу иному этносу». Поэтому, по выражению А.А.Леонтьева, «сознание человека всегда этнически обусловлено <…>; видение мира одним народом нельзя простым «перекодированием» перевести на язык культуры другого народа» [Леонтьев А.А. 1967:53].

Этнокультурные стереотипы формируются как единица социально-перцептивной деятельности и выполняют важную функцию в воссоздании типичных этнокультурных характеристик. Определяющее место в системе стереотипов занимают модели мира, отражающие представления индивида об окружающем мире, его отношении с этим миром, и включающие все знания и убеждения, полученные индивидом в процессе социализации. «Сама система сознания определяется этническими стереотипами поведения и не осознается каждым отдельным носителем культуры, т.е. принадлежит коллективному бессознательному данного национально-лингво-культурного сообщества» [Уфимцева 1993:59]. Национальное сознание выступает в качестве специфического регулятора поведения человека. Культурные стереотипы усваиваются в самом раннем детстве в процессе социализации.

Ю.А.Сорокин выделяет два типа сознания – европейское и ориентальное – и рассматривает их в категориях рациональности, окружающей среды, пространства, дискретности/континуальности, вербальности/образности и др. [Сорокин 1994б]. Высшие психические процессы несомненно являются исторически обусловленными, однако нет оснований полагать, что существуют культурные различия в основных познавательных процессах, поскольку экспериментальным путем «не было обнаружено данных об отсутствии у какой-либо культурной группы какого-либо важного познавательного процесса – абстракции, умозаключения, категоризации и т.п.» [Коул, Скрибнер 1977:261].

«Образы сознания как совокупность перцептивных и концептуальных знаний личности об объекте реального мира для своего ментального существования у личности и, в первую очередь, в обществе требуют овнешнений, доступных для стороннего наблюдения. Эти овнешнения (интерсубъектная форма существования образов сознания) могут быть предметами, действиями, словами…» [Тарасов 1996:10]. Овнешнения необходимы для «передачи» образов сознания от одного поколения к другому. Большинство образов сознания имеет языковое овнешнение. В обществе постоянно формируются новые образы сознания при помощи старых образов в процессе производства и восприятия развернутых текстовых описаний и только затем получают овнешнение в виде отдельного слова [там же]. Язык для его носителя выступает в качестве средства выхода на образ мира (действительность), особую роль при этом играют разные формы репрезентации мира.

Носители разных языков могут понимать друг друга в той мере, в какой образы их сознаний совпадают, несовпадение этих образов служит причиной непонимания при межкультурном общении. Главной причиной непонимания при межкультурной коммуникации является не различие языков, а различие национальных сознаний коммуникантов.

Специфика общения при использовании конкретного национального языка состоит в специфике построения речевой цепи согласно грамматическим правилам данного языка и специфике образов сознания, отражающих предметы конкретной национальной культуры. Поэтому для достижения взаимопонимания необходимо, чтобы коммуниканты обладали общностью знаний об используемом языке (общностью навыков речевого общения), а также общностью знаний о мире в форме образов сознаний [Тарасов 1996:8; 2002].

Стереотип проявляется на уровне мышления и на уровне поведения индивидуума. Стереотипизация содержания и структуры речевого общения возникает как потребность самосознания и самоиндентификации представителей определенной этнокультуры.

Ю.Е.Прохоров определяет стереотип как «суперфиксированное и суперустойчивое даже перед лицом реального опыта, опровергающего его, представление об объекте или категории объектов (явлений, процессов) действительности, содержащееся в сознании отдельных личностей или целых социальных групп» [Прохоров 1997:73]. Стереотип рассматривается как единица ментально-лингвального комплекса представителя определенного этноса, реализуемая в страндартных ситуациях общения (деятельности) этого этноса и являющаяся устойчивой социокультурно маркированной локальной ассоциацией к данной ситуации и нормативной социкультурной единицей речевого общения [там же:11]. Стереотип одновременно направлен на дифференциацию и интеграцию различных картин мира в сознании представителя определенного этноса.

«При помощи метафоры «носитель национальной культуры» обычно описывают качества сознания человека, которое сформировалось при «присвоении» определенной национальной культуры. Под этими качествами сознания в современной когнитивной психологии в первую очередь имеют в виду знания: перцептивные (сформулированные в результате переработки перцептивных данных, полученных от органов чувств), концептуальные (формируемые в ходе мыслительной деятельности, не опирающейся непосредственно на перцептивные данные), процедурные (описывающие способы и последовательность использования перцептивных и концептуальных данных)» [Тарасов 1996:7]. Эти знания в виде образов сознания и представлений (значений слова) используются коммуникантами для построения мысли при кодировании и декодировании речевых сообщений [там же].

Универсальные свойства, присущие разным культурам, не означают одинаковое мировосприятие и, следовательно, миропонимание. Не зная культуры определенного народа, т.е. системы предметных значений, нельзя быть уверенным в ее правильной интерпретации, поскольку мир «презентирован отдельному человеку через систему предметных значений, как бы «наложенных» на восприятие этого мира» [Леонтьев А.А. 1993:43].

В процессе межкультурной коммуникации представители разных этносов воспринимают «чужую» культуру через призму своей собственной, опосредуя понимание «чужого» сознания своим сознанием, следствием чего является различная степень непонимания специфических форм существования «чужой» культуры. Даже владея языком собеседника, носители разных национальных культур действуют по «своим» моделям поведения, употребляют «свои» кинесические и проксемические системы, опираются на «свои» культурные знания. Поэтому взаимодействие представителей разных лингвокультурных общностей осложняется кроме языковых, такими национально-специфическими компонентами культуры, как традиции, обычаи, быт, повседневное поведение, национальные картины мира, национальные особенности мышления и психики, национальное искусство [Дмитрюк 1998]. Для достижения полного взаимопонимания в процессе межкультурного общения необходимо делать некоторую «поправку» на национальную специфику другой культуры, т.е. использовать своеобразный «коэффициент», который облегчал бы контакт между культурами.

С точки зрения Е.Ф.Тарасова, проблему «общения носителей разных национальных культур» целесообразно понимать как проблему «общения носителей разных национальных сознаний». Процесс межкультурного общения происходит в форме «общения сознаний». Диалог культур может происходить как обмен культурными предметами, деятельностями (способами осуществления деятельностей) и образами сознания, ассоцированными с конкретными словами и описанными в текстах. Диалог культур протекает только в сознании носителя конкретной культуры, который постигает образы сознания носителей другой культуры в ходе рефлексии над различиями квази-идентичных образов своей и чужой культур. Сопоставление образов сознания, овнешняемых квази-эквивалентными словами в двух языках, дает возможность рефлексировать над неосознаваемыми знаниями в образе сознания своей культуры.

Таким образом, диалог культур является не столько общением разных сознаний, сколько общением образов разных культур в рамках одного сознания. «Первоначальный диалог культур происходит в сознании билингва, который, владея образами сознания своей и чужой культур, рефлексирует над различием этих образов…» [Тарасов 1996:9]. Чужая культура воспринимается им как «отклоняющаяся от нормы». Она постигается путем приведения чужих образов сознания к образам сознания своей культуры [там же].

Для осуществления сопоставления образов сознания необходима предварительная фиксация и описание знаний, входящих в этих образы. При этом возможны искажения образов сознания в их овнешнениях и описание неосознаваемых или неполностью осознаваемых слоев сознания. Неосознаваемые знания, входящие в образ сознания, могут быть овнешнены в речевом поведении испытуемых в свободном ассоциативном эксперименте.

Рассматривая культуру в качестве психологического феномена, В.В.Кочетков определяет ее как «характерный образ мыслей и действий, способ духовного освоения действительности на основе выявления ценностей, воплощаемых в образцах деятельности, передаваемых от поколения к поколению в процессе социализации» [Кочетков 2002:244]. В социологическом понимании ядро культуры (ценности) объединяет людей в единую целостность – общество.

Автор выделяет признаки и элементы культуры. К признакам относятся: 1) самодостаточность культуры; 2) целостность культуры; 3) внешние и внутренние проявления культуры; 4) общественная сущность понятия «культура»; 5) небиологическое регулирование свойств и поступков людей; 6) контроль за поведением; 7) менталитет: культура и сознание; 8) культура и деятельность: образцы поведения [там же: 245-246].

Основными элементами культуры являются: 1) язык; 2) знания, убеждения; 3) ценности; 4) идеология. Идеология проявляется в виде строгой, обоснованной доктрины и в виде сложившихся представлений и мнений – обычаев, традиций, ритуалов [там же:246-247].

К компонентам культуры, несущим национально-специфическую окраску, И.Ю.Марковина и Ю.А.Сорокин относят следующие:

«а) традиции (или устойчивые элементы культуры), а также обычаи (определяемые как традиции в «соционормативной» сфере культуры) и обряды (выполняющие функцию неосознанного приобщения к господствующей в данной системе нормативных требований);

б) бытовую культуру, тесно связанную с традициями, вследствие чего ее нередко называют традиционно-бытовой культурой;

в) повседневное поведение (привычки представителей некоторой культуры, принятые в некотором социуме нормы общения), а также связанные с ним мимический и пантомимический (кинесический) коды, используемые носителями некоторой лингвокультурной общности;

г) «национальные картины мира», отражающие специфику восприятия окружающего мира, национальные особенности мышления представителей той или иной культуры;

д) художественную культуру, отражающую культурные традиции того или иного этноса» [Марковина, Сорокин 1989:77].

Образ мира как основополагающая компонента культуры этноса индивидуален для каждой культуры. Это сложная, гибкая и многозначная структур с целой системой взаимозамещений своих компонентов. Способы выражения единого содержания варьируются, формы поведения в различные эпохи, в различных исторических условиях меняются, являясь при этом выражением единого общего содержания [Лурье 1997].

Этническая культура формирует такой образ окружающего, в котором все элементы мироздания структурированы и соотнесены с самим человеком, где каждое человеческое действие является компонентом общей структуры. Этнос адаптируется к реальному миру тем, что всему в мире дает свое название и определяет место в мироздании [там же:201].

Под традиционным сознанием этноса понимается весь комплекс культурных представлений, который связан с этнической картиной мира. «Традиционное сознание (менталитет) – система мировоззрения, основанная на этнической картине мира, передающаяся в процессе социализации и включающая в себя представления о приоритетах, нормах и моделях поведения в конкретных обстоятельствах. Через описания этих представлений, в свою очередь, может быть описана культурная традиция, присущая этносу или какой-либо его части в данный период времени» [там же:208].

Менталитет, по определению В.П.Дубова, «как специфика психологической жизни людей, раскрывается через систему взглядов, оценок, норм и умонастроений, основывающуюся на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях и задающую вместе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного иерархию ценностей, а значит, и характерные для представителей данной общности убеждения, идеалы, склонности, интересы и другие социальные установки, отличающие указанную общность от других» [Дубов 1999:22]. Национальный менталитет проявляется как своеобразие видения личностью окружающего мира и специфика реагирования личности на этот мир. Относясь к когнитивной сфере личности, менталитет выражается в стереотипах поведения, типичных для данной культуры, стереотипах принятия решения, в традициях и обычаях.

П.В.Сысоев, понимая под ментальностью способ мышления представителей определенной культуры или субкультуры, который определяет их поведение и ожидание подобного со стороны других, предлагает рассматривать ментальность народа страны изучаемого языка в трех измерениях: общем, ситуативном и культурном самоопределении. К общим характеристикам, по Р.П.Мильруду, относятся знания, поведение и отношение. В данном случае – это праздники, обряды и ритуалы носителей языка. Ситуативные характеристики включают установку ментальности, выражение и восприятие. Культурное самоопределение подразумевает «группировку» по определенным признакам: интересам, ориентации, общим ценностям, профессии, политическим взглядам и т.п. [Сысоев 2001:14]

А.Хачирти, подчеркивая важность такого этнопсихологического явления как менталитет, пишет: «У осетин менталитетные отношения крутятся вокруг таких вопросов, как «старший» и «младший», «мужчина» и «женщина», «гость» и «гостеприимство», «прошлое» и «настоящее», «кровь» и «кровные отношения», «проблемы национального развития», «этикет и этикетные отношения», «человеческое достоинство или несостоятельность» и т.д., именно то, из чего составляется духовное лицо данного народа, его «Я» или многозначительное «Мы» [Хачирти 1999:240]. Далее автор продолжает: «Менталитетными при этом должны стать те признаки из нашего человеческого бытия, духовных богатств, богатств традиционной культуры, которые народны, демократичны и возвеличивают человека, вписываются в любые этнокультурные пласты, где нам нередко приходится быть, скажем, за границей или же внутри страны. Нам надо отрабатывать новый менталитетный кодекс, который сохранит лучшие образцы национального своеобразия, тот замечательный позитивный колорит, которым мы, безусловно, располагаем» [там же:249].

В.В.Колесов понимает под ментальностью «мировосприятие в категориях и формах родного языка, соединяющее интеллектуальные, волевые и духовные качества национального характера в типичных его свойствах» [Колесов 2002:260].

Национальный характер, являясь, по существу, частью менталитета как интегральной характеристики психологических особенностей людей, принадлежит к определенной культуре и понимается «как специфическое сочетание устойчивых личностных черт представителей конкретного этноса или как доминирующие в данном обществе ценности и установки» [Дубов 1999:22; Уфимцева 1998].

Известно, что в формировании национального характера важную роль играют такие психологические механизмы, как подражание, заражение, внушение, мода, слухи, сплетни [Кочетков 2002:65]. Национальный характер – явление динамическое и для каждой эпохи он будет другим. Если концепция «национального характера» касается прежде всего взгляда на культуру со стороны внешнего наблюдателя, то «картина мира» изучает взгляд члена культуры на внешний мир. Таким образом, «картина мира» представляет собой присущую носителю данной культуры концепцию природы, себя и общества [Лурье 1997].

Культурная (понятийная) карта специфична и различается у разных народов, что обусловлено географией, климатом, природными условиями, историей, социальным устройством, верованиями, традициями, образом жизни и т.п. С.Г.Тер-Минасова в книге «Язык и межкультурная коммуникация» приводит некоторые результаты кросс-культурных исследований – это культурная карта Европы, представленная норвежским Центром по межкультурной коммуникации. Карта отражает особенности европейских стран, основанные на стереотипах культурных представлений норвежцев [Тер-Минасова 2000:41]. Для сравнения автор приводит культурные карты Европы, выполненные студентами факультета иностранных языков МГУ. Обобщенные результаты составили картину культурных ассоциаций, связанные с Европой в сознании современной российской молодежи [там же:42-43]. Ниже приводится культурная карта Великобритании:

Великобритания

fog [туман]

Shakespeare [Шекспир]

tea time [чаепитие (полдник)]

monarchy [монархия]

dry sense of  humor [суховатый юмор]

special tea [особый чай]

Robin Hood [Робин Гуд]

Oxbridge [Оксфорд – Кембридж (Оксбридж)]

rain [дождь]

gentlemen [джентльмены]

good manners [хорошие манеры]

5 o’clock [файвоклок (чаепитие)]

unknown cuisine [незнакомая кухня]

Бейкер-стрит

зеленые лужайки

замки

приведения

футбол

Культурные карты Северной Осетии и России, полученные  в результате экспериментов, проведенных со студентами филологического и юридического факультетов СОГУ, представлены следующим образом:

Северная Осетия                          Россия

К.Л. Хетагуров                               Кремль

Нартский эпос                                Большой театр

аланы                                               А.С.Пушкин

ущелья                                             былины, сказки

Цей                                                  Петр I

Ледник Колка                                 русская душа

влажность                                       матрешка

три пирога                                                блины

Джеоргуба                                                валенки

похищение                                      береза

гостеприимство                              Сибирь

просторы

холод

«Центральная зона» культуры (инвариантная ее часть), по мнению С.В.Лурье, а не все культурные проявления данного народа, является основой этничности* [Лурье 1997:191-192]. В ней заключены адаптационно-деятельностные модели, благодаря которым «человек получает такой образ окружающего, в котором все элементы мироздания структурированы и соотнесены с самим человеком, так что каждое человеческое действие является компонентом общей структуры. Этнос адаптируется к реальному миру тем, что всему в мире дает как бы свое название, определяет его место в мироздании» [Лурье 1997:221].

Нарушение этнической культуры начинается не с разрушения адаптационно-деятельностных моделей (которые являются бессознательными), а с отказа от этнической темы, на базе которой функционируют различные культурные интерпретации, имеющие значение для реализации функционального внутриэтнического конфликта. «Если одна культурная тема адекватно замещается другой, заимствованной, то разрушения адаптационно-деятельностных моделей не происходит. Они могут реализовываться на материале различных культурных тем. Но выхолащивание культурной темы или ее опрощение для этнической культуры ведет в целом к серьезным последствиям [там же: 423]. Автор полагает, что неизменными в этнической картине мира остаются лишь логически необъяснимые (бессознательные), принятые за аксиому, блоки, являющиеся центром этнической культуры [там же:223]. По мнению С.В.Лурье, заимствование из другой культуры возможно, если оно не приводит к культурной дисфункции [там же:399].

Возможно сопротивление культуры внутренне чуждым ей элементам. Чаще заимствование проявляется в обновлении периферийных элементов при сохранении ядра культуры (ее ценностей) или же наполнении заимствованных форм старым содержанием. Более существенные изменения связаны с трансформацией элементов культуры народа, расширением ее центральной зоны или заменой некоторых ее элементов. Такие изменения являются проявлением социальной и культурно-исторической динамики. Так, скажем, осетины-язычники, принявшие ислам или христианство, продолжает сохранять некоторые языческие обряды и праздники, что не приводит к функциональному внутриэтническому конфликту. К традиционным советским и российским праздникам добавляются европейские/американские (например, День Святого Валентина). Корректируются стереотипы поведения, национальные традиции соблюдаются менее регламентировано. Основные причины инокультурных заимствований, как правило, связаны с экономическими, социально-политическими процессами, происходящими в обществе, с глобализацией, расширением информационных потоков и межкультурными контактами.

Общеизвестно, что первоосновой любой культуры является логико-понятийный аппарат, поскольку разные народы осмысливают мир по-разному. Как отмечает Т.Т.Камболов, социализация у осетинского населения происходит на осетинском языке в сфере бытового общения и традиционной культуры, в остальных функциональных сферах – на русском языке. В городе процент социализации на русском языке выше [Камболов 2002:135]. Традиционно этническая языковая картина мира отражает вышеуказанные сферы общения, другая же часть картины мира получает экспликацию на русском языке, что характерно для многих младописьменных народов. При наложении этнической языковой картины мира на русскую языковую картину мира отдельные элементы дублируются, квази-понятия передаются лексемами двух языков, но чаще объем понятий даже заимствованных, не совпадает. В силу социально-исторических условий социализация осетин в условиях осетинско-русского билингвизма осуществляется на двух языках. Двуязычное выражение получает и картина мира осетин.

Социализация русскоязычного населения – монолингвов или русских, слабо владеющих осетинским языком, в условиях Северной Осетии осуществляется на русском языке, тем не менее картина мира русских также представлена двумя зонами культуры – русской и осетинской (выраженной в большей или меньшей степени). Таким образом, целостная картина мира как осетин-билингвов, так и русских-монолингвов не является сугубо этнической, поскольку представлена как минимум двумя компонентами (без учета инокультурных влияний) в разных соотношениях – осетинской картиной мира и русской картиной мира. Кроме того, необходимо учитывать влияние инокультурных картин мира – в первую очередь европейской и американской. Если между осетинской и русской картинами мира происходит постоянное взаимодействие, то взаимодействие между осетинской и инокультурной картинами мира осуществляется как непосредственно, так и через русское посредство.

Опасения некоторых ученых за то, что ограниченные функции осетинского языка приводят к ассимиляции этноса, недостаточно основательны. Идеология и культура тоже являются признаками этноса, но не обязательными. Феномен этноса – это и есть поведение особей, его составляющих [Гумилев 1994:73, 180].

Сведение этногенеза к «языково-культурным процессам искажает действительность, умаляя степень сложности этнической истории…» [там же:77]. Следует учитывать, что в основе диагностики этничности, также как и при идентификации родного языка, лежит ощущение, а «не единство языка, ибо есть много двуязычных этносов и, наоборот, разных этносов, говорящих на одном языке. Так, французы говорят на четырех языках: французском, кельтском, баскском и провансальском, причем это не мешает их нынешнему этническому единству <...>. Вместе с тем мексиканцы, перуанцы, аргентинцы говорят по-испански, но они не испанцы» [там же:71]. «По логике этого постулата, люди, способные к изучению языков, должны принадлежать одновременно к нескольким этносам <...>. Хотя есть много двуязычных и даже трехъязычных этносов, но на базе лингвистической квалификации они не сливаются» [там же:77].

Л.Н.Гумилев демонстрирует непрерывную линию традиций, которая постоянно перехлестывает этнические границы, на примере Рима, завоевавшего Элладу, и ставшего наследником и хранителем ее культуры, передав ее европейским, романским и отчасти германским этносам. Так, «великая культура пережила создавший ее этнос» [там же:208].

Этническая и языковая картины мира далеко не всегда совпадают. «Во множестве ситуаций народ говорит на двух или нескольких языках, причем некоторые из языков используются и другими народами; во многих случаях народ говорит на том же языке, на котором говорят и другие соседние и/или несоседние народы» [Мечковская 1996:24]. Этноконсолидирующая функция языка создается не употреблением языка, а отношением людей к языку, национально-культурной идеологией [там же].

Этноним «осетины» включает в себя номинации таких этносов, как «ирон» и «дигорон». Поскольку в природе реально не существует такого языка, который бы объединил в себе иронский и дигорский диалекты/языки, то осетиноведы последнее время считают более корректным говорить об «аланских языках» или «осетинских языках» [Каражаев 1998:182].

Л.Д.Гудков предпринял описание национальных черт русских и англичан в самоописании русских респондентов. Для анализа национальных стереотипов применялась методика «списков характерных качеств». Русские респонденты указывали наличие или отсутствие качеств для русских и англичан [Гудков 1996].

В нашем эксперименте сравнение черт характеров осетин, русских и англичан осуществляется по методу шкалирования. Уровень проявления качеств оценивается по шестибальной шкале градаций (0 – 5), что позволяет обеспечить адекватность восприятия степени качества в отличие от его фактической констатации. Полученные данные представлены в процентных соотношениях. В эксперименте принимало участие 100 человек – 70 осетин и 30 русских.

Сравнение черт характера осетин, русских и англичан

Таблица 1

Черты характера	осетины	русские	англичане
Энергичность	70.0%	81.5%	67.0%
Гостеприимность	95.2%	79.7%	21.1%
Открытость, простота	52.4%	100%	29.3%
Надежность, верность	39.1%	86.1%	40.0%
Миролюбие	81.0%	95.1%	62.6%
Лень	100%	72.8%	51.2%
Рациональность	74.8%	51.4%	100%
Лицемерие, хитрость	92.2%	54.1%	61.4%
Терпеливость	61.6%	99.0%	95.5%
Скрытность	80.1%	34.6%	100%
Свободолюбие	86.8%	73.0%	60.1%
Воспитанность	65.9%	73.8%	95.3%
Непрактичность	52.0%	81.0%	39.1%
Зависть	98.4%	69.2%	55.5%
Безответственность	73.1%	83.1%	28.4%
Готовность прийти на помощь	65.7%	94.6%	50.0%
Религиозность	60.4%	80.3%	94.1%
Чувство собственного достоинства	90.9%	58.2%	85.2%
Заносчивость	97.0%	56.1%	65.1%
Эгоистичность	92.6%	54.8%	98.0%
Почтительность по отношению к старшим	87.7%	58.3%	31.2%
Жестокость	44.0%	40.1%	65.2%
Трудолюбие	56.2%	64.6%	82.1%
Скупость	68.1%	46.1%	98.1%
Властолюбие	94.7%	58.4%	54.1%
Навязывание своих обычаев другим	68.0%	48.9%	65.4%

 

Выявление черт характера, наиболее свойственных осетинам, в результате свободного эксперимента методом самооценки представлены ниже:

Черты характера осетин

Таблица 2

Черты характера мужчин	Часто-та	Черты характера женщин	Часто-та	Черты характера, свойственные мужчинам и женщинам	Часто-та
1.Вспыльчивость 2.Темпераментность 3.Горячность 4.Дерзость 5.Необузданность 6.Властность 7.Общительность 8.Веселость 9.Целеустремленность 10.Эмоциональность 11.Чувство собственного достоинства	84.5% 79.2% 68.1% 52.4% 44.5% 92.8% 68.9% 53.4% 34.9% 49.2% 84.1%	1.Мудрость 2.Сдержанность 3.Стеснительность 4.Уступчивость 5.Строгость 6.Консерватизм 7.Сварливость 8.Скрытность	84.3% 81.2% 49.6% 70.4% 31.5% 79.6% 64.2% 56.7%	1.Доброта 2.Гостепри-имство 3.Уважение к старшим 4.Соблюдение традиций	75.6% 100%   91.2%   89.5%

 

Представления о стереотипах национального характера, входящих в языковую картину мира, отражают связанные со словами культурные представления и традиции. Следующий эксперимент по сравнению черт характера осетин, русских и англичан проходил в рамках лексической семантики [Шмелев 1990:185-195].

Понятие ассоциации, исследуемое в психолингвистике, тесно связано с понятием коннотации, но если ассоциации, связанные со словом, могут быть индивидуальными, то коннотации, как правило, передают общепринятые ассоциативные нормы, т.е. служат источником сведений о стереотипах сознания. Эксплицитно заданный контекст ограничивает степень свободы ассоциаций. Лексико-семантический эксперимент выявляет стереотипы национальных характеров через анализ коннотаций этнонимов в результате проведения двух тестов.

Черты характера осетин

Таблица 3

№№	Дескриптор	Реакция	Частота
1.	Гостеприимный	Гостеприимен, щедр, хлебосолен	94.2%
2.	Доброжелательный	Доброжелателен, добр	61.0%
3.	Воспитанный	Воспитан, вежлив, культурен	67.4%
4.	Самоуверенный	Самоуверен	91.0%
5.	Эгоистичный	Эгоистичен, самолюбив	94.5%
6.	Уважительный по отношению к старшим	Уважителен по отношению к старшим	86.2%
7.	Честолюбивый	Честолюбив, горд	89.5%
8.	Соблюдающий традиции	Соблюдает традиции	89.7%
9.	Непунктуальный	Непунктуален, неточен, опаздывает	94.0%
10.	Сдержанный	Сдержан, себе на уме, держит дистанцию в общении	68.9%
11.	Ленивый	Ленив	93.1%
12.	Вспыльчивый	Горячен, темпераментен, дерзок, необуздан	89.8%

 

Черты характера русских

Таблица 4

№№	Дескриптор	Реакция	Частота
1.	Простодушный	Простодушен, прост, недальновиден, добродушен	98.1%
2.	Искренний	Искренен, открыт	84.8%
3.	Целеустремленный	Целеустремлен	52.3%
4.	Неуверенный	Неуверен, сомневается	64.8%
5.	Терпеливый	Терпелив, упорен	95.1%
6.	Душевный	Душевен	59.3%
7.	Верующий	Верующий в Бога, христианин, православный	86.4%
8.	Скромный	Скромен, сдержан	74.9%
9.	Трудолюбивый	Трудолюбив, работяга	67.8%

 

Черты характера англичан

Таблица 5

№№	Дескриптор	Реакция	Частота
1.	Вежливый	Вежлив, воспитан, джентльмен, имеет хорошие манеры	97.5%
2.	Педантичный	Педантичен, пунктуален, точен	100%
3.	Сдержанный	Сдержан, холоден в общении, отчужден, неэмоциален	98.9%
4.	Подтянутый	Подтянут, опрятен, спортивен	88.2%
5.	С чувством юмора	Имеет своеобразное чувство юмора	94.6%
6.	Спокойный	Спокоен, невозмутим	72.4%
7.	Азартный (болельщик)	Азартен в спорте	94.4%
8.	Консервативный	Консервативен, привержен традициям	92.8%

 

Тест I представляет собой свободную интерпретацию псевдотавтологий. Псевдотавтологические конструкции подразумевают как отрицательную (Х есть Х), так и положительную оценку (Х – это Х).

Информанту предъявлялись фразы Осетин есть осетин; Русский есть русский; Англичанин есть англичанин и давалась инструкция ответить на вопрос: «Если бы вы услышали, что кто-то сказал это, то что, по-вашему, он имел в виду?».

Тест II требует заполнения пропуска в диагностических конструкций: 1) с производным от этнонима наречием Он по-осетински …; Он по-русски …; Он по-английски …; 2) со сравнительным оборотом Как истинный осетин, он …; Как истинный русский, он …; Как истинный англичанин, он …; 3) с союзом но типа Он осетин, но он …; Он русский, но он …; Он англичанин, но он … Инструкция информанту: «Заполните пропуск в следующем предложении, подставив любое выражение, обозначающее свойство характера».

Результаты тестирования (Тест I) показали, что 10% опрошенных давали интерпретацию, не эксплицирующую черты характера, а отражающую пороки, слабости или недостатки. Так, например, Осетин есть осетин (Русский есть русский) интерпретировали как «Осетины (русские) много пьют» или Англичанин есть англичанин как «Англичане становятся варварами как спортивные болельщики».

Анализ результатов Теста II обнаружил совпадения наиболее частотных характеристик с Тестом I. Низкочастотные характеристики (ниже 10% реакций) не рассматривались.

Реакции представленные (квази)синонимами составляют единый дескриптор. Относительная частота дескрипторов, превысивших пороговую величину, отражает характеристику, принадлежащую стереотипу данного национального характера в сознании билингвов-осетин и монолингвов-русских. Данные четырех экспериментов по сравнению черт характера осетин, русских и англичан, совпадают по основным показателям.

Были выявлены следующие стереотипные черты этнических характеров: осетины – гостеприимность, соблюдение традиций, почтительное уважение к старшим, готовность прийти на помощь, миролюбие, чувство собственного достоинства, свободолюбие, властность, вспыльчивость, непунктуальность, лень, скрытность, лицемерие; русские – открытость, искренность, надежность, терпеливость, миролюбие, гостеприимство, готовность прийти на помощь, религиозность, непрактичность; англичане – рациональность, терпеливость, скрытность, вежливость, педантичность, чувство собственного достоинства, консерватизм, скупость, чувство юмора, спортивный азарт.

Таким образом, традиционное сознание этноса практически гомогено. Оно составляет комплекс культурных представлений, связанный с этнической картиной мира. Национальный язык рассматривается как ядро знакового сознания. Языковое сознание детерминировано культурой этноса. Центральная зона культуры является основой этничности. В основе мировидения лежит система предметных значений, стереотипов и когнитивных схем. Традиционное сознание основывается на этнической картине мира и проявляется как своеобразие видения окружающего мира и моделей поведения. Национальный характер является частью менталитета как интегральной характеристики личности.

Диалог культур в сознании билингвов представляет собой общение образов разных культур в рамках одного сознания. Целостная картина мира осетин-билингвов и русских-монолингвов представлена двумя зонами культуры – осетинской и русской. Языковая картина мира осетин получает двуязычное выражение.

 

1.5. Билингвальное сознание: содержание и функционирование

 

Понятие «языковое сознание» было введено в научный оборот П.Я.Гапериным. Анализу этого явления посвящены монографии М.М.Гохлернера, Г.В.Ейгера и И.А.Раппопорта, А.А.Залевской, сборники научных трудов и материалы симпозиумов и конференций [Языковое сознание 1988; Языковое сознание … 1993; Языковое сознание … 1998; Языковое сознание … 2000; Язык и сознание … 1993; см.: Anderson 1983; Gombert 1992; Hawkins 1984]. Большинство исследований раскрывает проблему отображения реальности в языке, где сознание выступает как общественное явление, преломленное через призму языке. Разработка вопроса о языковом сознании восходит к трудам основоположников теоретической лингвстики.

Известный русский лингвист А.А.Потебня связывал язык с развитием процессов отвлечения от действительности. Он полагал, что слово должно рассматриваться как внутренне необходимый орган мысли, как средство «добывать» мысль из материала восприятий, а не только фиксировать в определенном знаке уже готовые результаты отвлечения. Добывание же мысли начинается с разложения, дробления чувственных образов при помощи слов. Он высказывал мысль о том, что «внутренняя форма слова есть отношение содержание мысли к сознанию: она показывает как представляется человеку его собственная мысль» [Потебня 1999:82-83].

Языковое сознание (Sprachsinn), по В. фон Гумбольту, - это «основной творческий и преобразующий принцип» [Гумбольдт 1985:396], соотнесенный с коллективным языковым субъектом – народом, нацией, оно обладает инстинктивным предчувствием и раскрывает «языковую индивидуальность» [Гумбольдт 1985:380]. «Сможет ли то, что движет человеком изнутри и извне, отразиться в языке – это зависит от живости языкового сознания, превращающего язык в зеркало мира» [там же:400]. Язык в представлениях В. фон Гумбольдта предстает как результат действия языкового сознания: «Своеобразие языка состоит в том, что он, выступая в качестве посредника между человеком и внешними объектами, закрепляет за звуками мир мыслей. Следовательно, все особенности каждого отдельного языка могут быть соотнесены с двумя главными аспектами языка вообще – системой его идей и системой его звуков» [Гумбольдт 1985:405].

Ф.де Соссюр указывал на синхронный характер представления языка в сознании его носителей: «Только отбросив прошлое, можно проникнуть в сознание говорящих» [Ф.де Соссюр 1964:383].

И.А.Бодуэн де Куртенэ писал о том, что в основе языкового сознания лежит знание языка: «В языке, или речи человеческой, отражаются различные мировоззрения и настроения как отдельных индивидов, так и целых групп человеческих. Поэтому мы вправе считать язык особым знанием, т.е. мы вправе принять третье знание, знание языковое, рядом с двумя другими – со знанием интуитивным и знанием научным, теоретическим» [Бодуэн де Куртенэ 1963:79].

Л.В.Щерба понимал языковое сознание как психофизиологическую реальность: «Мы всегда должны обращаться к сознанию говорящего на данном языке индивида, раз мы желаем узнать, какие фонетические различия он употребляет для целей языкового общения, и другого источника, кроме его сознания, у нас вовсе не имеется» [Щерба 1958:111].

В литературе, посвященной проблематике языкового сознания, нет единства в понимании его природы и структуры. В него включают, главным образом, сферу семантики, выделяя два уровня – сигнификативный и дифференциальный, или же определяют как лексико-семантическое поле языка (тезаурус) вместе с правилами ограничения (маркерами, ключами), обусловленными спецификой коммуникации [Дридзе 1980:134-135], а также как «совокупность значений всех форм языковых категорий <...> в четком отношении к определенным условиям их применения» [Гальперин 1977:97]. Для Е.Ф.Тарасова языковое сознание является своего рода рефлексией над языком и модусами его существования [Тарасов 1993а:9].

Ряд авторов рассматривает понятие «языковое сознание» в широком и узком смысле. Согласно Р.С.Каспранскому, языковое сознание в широком смысле включает в себя отражение объективного мира в двухстороннем знаке, соединяющем представления о предметах и явлениях объективного мира со звуко-моторными представлениями, а суть этой связи отражает внутреннюю форму языка. В узком смысле языковое сознание выступает как отражение специфической языковой структуры в подсознании носителя языке, на уровне изменений, связанных с выбором и употреблением языковых средств в процессе коммуникации. Языковое сознание в узком смысле, по мнению автора, является критерием правильности языкового произведения, хотя носитель языка не всегда может объяснить свою оценку [Каспранский 1988:84-85].

Ю.А.Сорокин понимает под сознанием форму существования человеческого интеллекта и духа, «ансамбль когнитивно-эмотивных и аксиологических структур, имеющих нейрофизиологическую основу <…> и работающих в информационно-телеологическом режиме (опережающее отражение)» [Сорокин 1988:164-165]. Он также полагает, что формами существования сознания и в то же время «способами стабилизации вербального и невербального опыта, позволяющими фиксировать и останавливать динамический поток опыта, переведя его в статическое состояние, является орудийно-предметное, языковое/речевое, кинезико-проксематическое и семиотическое сознание, посредством которых опредмечивается индивидуальный, групповой и этнический опыт и конструируется «образ мира»» [там же].

А.А.Залевская высказывает предположение, что помимо взаимодействия сознательного и бессознательного работа сознания обеспечивается и перцептивной базой, без которой становление когнттивно-эмоциональной и аксиологической составляющих сознания является попросту нереальным [Залевская 1990].

Т.М.Дридзе представляет сознание как совокупность трех полей: сенсорного, идеаторного и мотивационного. В первом из полей группируются эмоционально-образные «картины», во втором – образы-протопонятия, воспроизводимые в речевом общении с помощью языковых/речевых средств, а третье упорядочивает и управляет информацией, поступающей из сенсорного и идеаторного полей [Дридзе 1980:113-114].

В отечественной лингвистике наибольшее распространение получила деятельностная онтология сознания. Формирование деятельностной онтологи для теории сознания позволяет опереться на деятельностный объяснительный принцип (как на совокупность методологических схем анализа), на деятельностную теорию сознания и общепсихологическую теорию деятельности А.Н.Леонтьева. Наиболее адекватное представление о языковом сознании, по мнению Е.Ф.Тарасова, было выработано в рамках понятийной парадигмы – «деятельность» – «культура» – «сознание» – «личность».

В концепции деятельностного подхода эти категории структурно связаны и определимы друг через друга. Сознание представляет собой одну из способностей личности формировать и использовать ментальные образы в деятельностной форме и во внешней форме продуктов деятельности (в форме предметов культуры). Внешние формы существования сознания (предметная и деятельностная), доступные для внешнего наблюдения и анализа, могут служить средством для изучения ментальных образов, которые доступны только для интроспекции [Тарасов 1993а:9-10].

Языковое сознание субъекта системно организовано и является результатом его предшествующего речевого опыта. Такая позиция соответствует деятельностному представлению о языке как нормативной системе, формирующей речевые программы. Ориентация субъекта в языковом мире есть результат сложившихся у него функциональных структур, присвоенных из социально-культурного опыта.

Язык предстает одновременно и как результат и как средство деятельности сознания. С одной стороны, язык представляет собой «зафиксированное на различных этапах развитие сознания и воплощенное в языковых единицах и языковых отношениях самосознание и миропонимание человека, а, с другой стороны, язык – это фиксирующееся на современном этапе развития сознания и выражаемое с помощью языковых единиц и взаимоотношений самосознание и миропонимание. Взаимодействие же воплощенных в языке мыслительных понятий, т.е. ставших языковыми мыслительных категорий, и выражаемой с помощью языка мыслительной концептуализации субъективного и объективного мира и создает феномен языка» [Фефилов 1988:184].

Разные авторы подчеркивают те или иные характерные особенности языкового сознания. Е.Ф.Тарасов обращает внимание на социальный характер формирования структур сознания, связанных с языковыми знаками; Ю.А.Сорокин – на многослойность сознания и на его способность оценивать воздействия как символы и сообщения языковой/речевой формы сознания; С.А.Ромашко – на аксиологический аспект; Е.А.Маслыко – на роль стихийной или управляемой трансформации языкового сознания в процессе овладения иностранным языком, что ведет к развитию «межъязыкового сознания»; А.Е.Супрун останавливается на условиях манифестации языкового сознания и т.д. [Залевская 1990:88].

Содержание понятия языковое сознание трактуется по-разному. Для Е.Б.Трофимовой языковое сознание – это «система языковых представлений, содержащаяся в сознании носителя языка (индивидуальная система), или, если рассматривать данное явление в общеязыковом контексте, - совокупность языковых представлений, содержащихся в сознании всех носителей данной языковой общности» [Трофимова 1996:8-9]. Автор также вводит понятие языкового подсознания: это «механизм речеобразования и восприятия, высокоавтоматизированный, осуществляемый на уровне подсознания (во всяком случае, неосознаваемый), и система единиц как результат деятельности этого механизма» [там же:8].

Образы сознания, понимаемые как совокупность перцептивных и концептуальных знаний личности об объекте реального мира для своего ментального существования у личности требуют овнешнений, которые стали бы доступны для стороннего наблюдателя. Овнешнение как интерсубъектная форма существования образов сознания может выступать в виде предметов, действий, слов, которые необходимы для «передачи» образов сознания от одного поколения к другому [Тарасов 1996]. В этом контексте языковое сознание понимается как образы сознания, овнешняемые языковыми знаками. При мировосприятии происходит соотнесение хранящегося в памяти реципиента знания с воспринимаемым телом знака.

И.П.Сусов определяет языковое сознание как многоаспектное явление: либо это единство ментальных и языковых структур в противопоставлении их в совокупности структурам деятельности; либо это знание языка в его строении, и в принципах его использования для достижения своих целей, либо это оперирование языковыми структурами для прояснения когнитивных структур» [Сусов 1988:174].

Специфика феномена языкового сознания обнаруживается через конкретные проявления в процессе функционирования. Г.В.Ейгер выделяет следующие функции языкового сознания:

-                           «отражательная функция, которая создает «языковую картину мира» и находит свое отражение в языковых значениях, языковых формах и типах связи между словами;

-                           оценочная функция, имеющая различные аспекты в зависимости от характера отношения к языковым фактам, в том числе: нормативный, функционально-стилистический, эстетический, этический, вероятностный, темпоральный, ксено-различительный (т.е. выделение «своего» и «заимствованного» в словарном составе языка) и социальный аспекты;

-                           ориентировочно-селективная функция, обеспечивающая ориентировку в ситуации для выбора языковых средств в соответствии с коммуникативным заданием при производстве речи или ориентировку в структуре сообщения для перехода от поверхностных структур к глубинным (т.е. к замыслу высказывания) при восприятии речи;

-                           интерпретационная функция, реализующаяся в двух аспектах: внутриязыковом и межъязыковом; в обоих случаях речь идет об интерпретации языковых явлений, а не внеязыковой действительности; сюда относится интерпретация новых слов, необычных сочетаний слов, сложных структур (в рамках одного и того же языка) или интерпретация знаков других языков (естественных или искусственных);

-                           регулятивно-управляющая функция, выступающая в виде механизма обратной связи с двумя каналами: контрольно-управляющим (контроль за речевыми операциями) и оценочно-регулятивным (оценка высказывания с точки зрения соответствия действующим нормам)» [Ейгер 1988:59-60; 1990:91].

Автор определяет языковое сознание как один из видов обыденного сознания, служащий средством формирования, хранения и переработки языковых знаков вместе с выражаемыми ими значениями, правилами их сочетания и употребления, а также отношением к ним со стороны человека, взглядами и установками на язык и его элементы. Оно связано с понятием языковой нормы и наличием в нем ярко выраженного ценностного элемента. Языковое сознание является механизмом управления речевой деятельностью и выступает обязательным условием существования и развития всех форм сознания [Ейгер 1990:23].

В языковом сознании, отражающем картины мира представителей различных лингвокультурных социумов, выявляются универсальные и этноспецифические или инвариантные и вариантные составляющие. Универсальными в языковом сознании являются структурные и функциональные признаки семантической языковой системы как объективированные в языковых единицах логико-мыслительные компоненты концептуальной системы (субстантность, реляциональность, локальность, темпоральность, квалитативность, квантитативность) и их функциональные и модификационные признаки (субъективность, объективность, инструментальность; акциональность, посессивность; локативность, директивность и др.). Этноспецифическими в языковом сознании являются способы организации и формантизации семантических признаков, а также объективированные в языке особенности отражаемой действительности.

Т.К.Цветкова обращается к проблеме сознания в контексте обучения иностранному языку. Овладение вторым языком (Я₂) или иностранным языком (ИЯ) включает человека в социокультурный контекст развития сознания. В основе инокультурных фоновых знаний лежит когнитивная пресуппозиция как невербальный компонент коммуникации являющийся национально-специфическим индикатором межкультурной коммуникации.

Познание опосредуется содержанием сознания, поэтому изучение другого языка в любом объеме и на любом уровне затрагивает сознание субъекта. Если при изучении родного языка ребенок означивает довербальную картину мира, тогда как Я₂ или ИЯ «изучается в основном индивидом, обладающим картиной мира, сформированной в контексте родного языка. Его языковое сознание выступает как система координат, с точки зрения которой оцениваются все поступающие в сознание элементы изучаемого языка» [Цветкова 2001:58].

Как уже отмечалось, когнитивное сознание не тождественно языковому. Несмотря на то, что в общей и языковой картине мира отмечаются одинаковые для носителей разных языков значения, национальные языковые картины мира отличаются большой спецификой. При усвоении Я₂, и особенно ИЯ, происходит интерференция картин мира – как общих, так и языковых. Иноязычный материал вписывается в смыслообразующий контекст родного языка, а сообщения на нем интерпретируются в точки зрения родной культуры [Гальперин 1977:101]. «Основным механизмом формирования сознания билингва является психологический механизм смыслопорождения, предполагающий столкновение смыслов, которое происходит при встрече субъекта – носителя внутреннего смыслового мира – с другими смысловыми мирами» [Цветкова Т.К. 2001:70].

Овладение неродным языком связано с перестройкой имплицитной картины мира субъекта: изменением коннотативного значения объектов за счет привязывания к нему новых эмоционально насыщенных образов; формированием общего эмоционального настроя мироощущения, категоризации общих контуров выстраиваемого в сознании концептуального образа мира; перестройкой категориальной структуры индивидуального сознания, форм упорядочения и классификации объектов окружающей социальной действительности.

Изучение другого языка возможно лишь через призму национальной культуры, когда одновременно усваивается образ мира, присущий соответствующему народу. «В каждом языке заложено самобытное миросозерцание. Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» [Гумбольдт 1984:37]. По выражению Л.В.Щербы, при овладении другим языком происходит сложный  процесс «освобождения из под власти символа». Он писал: «Язык теснейшим образом связан с мышлением, отражая систему понятий данного человеческого коллектива. Поэтому изучая иностранный язык того или другого народа, мы изучаем исторически сложившуюся в него систему понятий, сквозь которую он воспринимает действительность <…>. Языковые различия связаны отчасти с вполне актуальными различиями в культуре носителей этих языков, а отчасти являются пережитками былых различий в ней» [Щерба 1958:2].

Как отмечает Т.Ю.Позднякова, в языком сознании билингва представляется не вся совокупность обозначений того или иного понятия, а наиболее близко находящаяся к денотату часть: в ряду лексико-семантических вариантов образуется новый набор вариаций, с более нейтральным понятийным содержанием. Происходит перераспределение лексико-семантических вариантов по степени их коммуникативной значимости [Позднякова 2001:109-116].

Рассматривая влияние иностранного языка на сознание изучающего его субъекта, Т.К.Цветкова отмечает, что при освоении второго языка происходят изменения языкового сознания, сформированного на базе родного языка. Результатом этого изучения становится образование некой гибридной структуры, вмещающей в себя две знаковые системы. При этом более поздняя знаковая система как бы встраиваясь в уже существующую, внедряется в языковое сознание индивида. Кроме того, усвоение новой языковой системы влияет и на общую картину мира в когнитивной сфере [Цветкова 2001:72]. Итак, поскольку изучения ИЯ/Я₂ непосредственно влияет на содержание сознания субъекта, необходимо признать, что иноязычного сознания в чистом виде не существует, а при формировании билингвального сознания «сосуществуют, находясь в некоторых взаимоотношениях, две языковые картины мира» [там же:76].

В мировой лингвистической, психологической и философской литературе существуют два подхода к соотношению языка и сознания. В основе одного из подходов лежит представление о том, что единицей сознания является система вербальных значений и обслуживающих эти значения разноуровневых коммуникативных средств (система языковых знаков). На этом подходе основываются неогумбольдтианские концепции в зарубежной лингвистике. Согласно другому подходу, единицей сознания является предметное значение. В этом случае язык рассматривается как система значений, способных актуализироваться и в вербальной форме.

Ю.Н.Караулов предлагает рассматривать в качестве единицы языкового сознания, отражающей на уровне языковой личности, определенную черту языкового строя или системы родного языка, которая обладает высокой устойчивостью и стабильностью во времени (т.е. интегрирует свойства изоглоссы и хроноглоссы) – психоглоссу. Как составляющая индивидуального сознания психоглосса всегда связана со словом. И если изоглоссы и хроноглоссы могут отражать отвлеченную от лексемы часть значения и звучания, то психоглосса представляет собой только лексикализированное явление [Караулов 1987:157-158].

Ю.Н.Караулов различает три вида психоглосс: грамматические, когнитивные и мотивационные. Грамматические психоглоссы формируют апперцепционную базу говорящих на данном языке, по отношению к которой человек сможет осмысливать информацию о другом языке. Грамматические и когнитивные психоглоссы отражают типичные категории образа мира, а мотивационные – отражают национальный характер [там же].

По мнению А.А.Залевской, в чьей работе представлен подробный анализ взглядов на проблему языкового сознания в отечественной лингвистике [Залевская 1990:85-91], определение понятия языкового сознания является крайне тяжелой задачей по причине сложности самого объекта познания, и трудностей выявления подходов к его изучению.

Считается, что языковое сознание не может быть объектом анализа в момент протекания процессов, его реализующих. Оно может быть исследовано только как продукт прошедшей, бывшей деятельности, т.е. может стать объектом анализа только в своих превращенных, отчужденных от субъектов сознания формах культурных предметов и квазипредметов [Тарасов 1993а:8].

При исследовании и описании языкового сознания отчетливо проявляется тенденция, свойственная сегодняшнему состоянию научной парадигмы – тенденция к интеграции научного знания, к увеличению числа междисциплинарных исследований. Исследовательский прием, общий для большинства авторов, изучающих проблему языкового сознания, заключается в движении не от самой языковой реальности к пониманию таких ее структур, как языковое сознание, а от внеязыковой реальности, прежде всего, психологической – через ее описание, изучение и объяснение – к формированию представлений о языковом сознании [Стеценко 1993:17].

Изучение проблем, связанных с языковым сознанием, процессом оперирования образами сознания чаще всего требует привлечения частнонаучных психологических методологий. Адекватность целого комплекса лингвистических процедур применяемых при анализе речевых высказываний, может быть проверена только при обосновании их психологической реальности [Тарасов 1993; 2000]. В связи с этим предлагается разграничивать лингвистические и психологические методы изучения языкового сознания.

С точки зрения психологического подхода языковое сознание рассматривается как один из уровней в структуре целостной картины мира человека, как некий инвариант из множества возможных схем освоения мира, социальной реальности, который в наибольшей степени приспособлен для коммуникации между людьми.

Психолингвистика с позиций отечественной психологии признает, что сознание формируется при участии языка, который является средством обобщения образов сознания, возникающих в деятельности. Термины «сознание» и «языковое сознание» используются как эквиваленты «для описания одного и того же феномена – сознания человека» [Тарасов 1993а:7].

Лингвистический подход к языковому сознанию ориентирован на то, какую роль в функционировании системы языка играет реальный внеязыковой контекст жизнедеятельности человека для реализации коммуникативных задач. А.П.Стеценко полагает, что такое разграничение методов исследования обеспечивает «основу для конструирования нередуцированного представления о языковом сознании» [Стеценко 1988:171]. Лингвисты обращаются к сознанию и его элементам (представлениям, образам) как основе языковых явлений, которая сама не нуждается в онтологическом обосновании и является как бы «далее неразложимой» [Стеценко 1993:25].

Е.Ф.Тарасов, рассматривая методологические проблемы языкового сознания, считает самым существенным выделение и определение онтологических предпосылок построения теории сознания, которые бы позволили ответить на вопрос о производстве идеального, то есть определенных устойчивых инвариантных образов, схем, функционирующих в форме структур сознания [Тарасов 1988:176].

Методологический аспект проблемы языкового сознания является одним из самых дискутируемых. При проведении лингвистических/ психолингвистических исследований сознания как объекта интроспекции необходимо дифференцировать языковое, метаязыковое и неязыковое сознание и учитывать их специфику.

В нашей работе мы придерживаемся определения языкового сознания, предложенного Е.Ф.Тарасовым. Языковое сознание он понимает как совокупность структур сознания, в формировании которых были использованы социальные знания, связанные с языковыми знаками. Языковое сознание существует для человека прежде всего в форме значений, смыслов, в амодальном образе мира [Тарасов 1988:177].

Языковое сознание рассматривается с позиций деятельностной онтологии и представляет собой один из видов обыденного сознания. Языковое сознание системно организовано и является результатом предшествующего опыта. Это многоаспектное явление, рассматриваемое в широком и узком смысле – как отражение объективного мира в двухстороннем знаке и как отражение специфической языковой структуры в подсознании носителя языка.

Феномен языкового сознания обнаруживается через следующие функции: отражательную, нормативную, ориентировочно-селективную, интерпретационную и регулятивно-управляющую.

В языковом сознании выделяются универсальные и этноспецифические составляющие.

За единицу языкового сознания принимается психоглосса.

Языковое сознание билингва представляет собой гибридную структуру, вмещающую две знаковые системы.

 

1.6. Концепция образа мира

 

Психологическая концепция образа мира в отечественной психологии была предложена А.Н.Леонтьевым и явилась дальнейшей разработкой теории сознания, заложенной в трудах Л.С.Выготского. Нейрофизиологические и психологические исследования, анализируя мир, пытаются объяснить механизмы, сопровождающие когнитивную деятельность человека (А.Н.Леонтьев, А.А.Леонтьев, Д.А.Леонтьев, В.П.Зинченко, С.Д.Смирнов, Б.М.Величковский, А.Wierzbicka).

Согласно концепции А.Н.Леонтьева, мир приобретает пятое квазиизмерение – своего рода переход через чувственность, за границу этой чувственности, через сенсорные модальности к амодальному мир. Картина мира наполняется знаниями, представленными невидимыми свойствами предметов. Эти свойства подразделяются на амодальные (открываемые экспериментом, мышлением) и сверхчувственные (некие «функциональные» свойства, которые в субстрате предмета не содержаться, а представлены только в значениях).

А.Н.Леонтьев подчеркивает, что «природа значения не только в теле знака, но и не в формальных знаковых операциях, не в операциях значения. Она – во всей совокупности человеческой практики, которая в своих идеализированных формах входит в картину мира» [Леонтьев А.Н. 1983:261].

Предметные значения как составляющие образов опосредуют их существование в сознании человека. При мировосприятии в ситуативном фрагменте образа мира последовательно выделяются отдельные предметы. Это непрерывное переключение сознания с одного предмета на другой предполагает, как утверждает А.А.Леонтьев, одновременно переход предмета, т.е. его означенного образа, с одного уровня осознанности на другой: в сознании человека сосуществует и то, что является объектом актуального осознания, и то, что находится на уровне сознательного контроля [Леонтьев А.А. 1993:18]. Следовательно, движение сознания в образе мира имеет не планиметрический, а стереометрический характер. Образ мира предстает таким же многомерным, как и сам мир.

Реальный мир отражается в сознании как образ мира в виде многоуровневой системы представлений человека о мире, других людях, себе и своей деятельности. Образ мира – это «универсальная форма организации знаний, определяющая возможности познания и управления поведением [Смирнов 1983:152]. Он предстает как «отображение в психике человека предметного мира, опосредованного предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами, и поддающееся при этом сознательной рефлексии» [Леонтьев А.А. 1988:105].

Образ мира, не будучи рациональной конструкцией, отражает практическую «вовлеченность» человека в мир и связан с реальными условиями его общественной и индивидуальной жизни. Он отражает конкретно-исторический (экологический, культурный, социальный) фон, в рамках которого протекает вся психическая деятельность человека [Петухов 1983:15]. Следовательно, «образ мира должен являться тем постоянным и никогда не исчезающим фоном, который предваряет любое чувственное впечатление и на основе которого последнее только и может приобрести статус составляющей чувственного образа внешнего объекта» [Смирнов 1983:61].

А.А.Леонтьев выделяет две формы образа мира: 1) ситуативный (или фрагментарный) – т.е. образ мира, не включенный в восприятие мира, а полностью рефлексивный, отдаленный от нашего действия в мире, в частности, восприятия. Как, например, при работе памяти или воображения; 2) внеситуативный (или глобальный) – т.е. образ целостного мира, своего рода схема (образ) мировоздания. Такой образ всегда рефлексивен, хотя глубина его осмысления, уровень рефлексии могут быть различными [Леонтьев А.А. 1993:13]. Д.А.Леонтьев предлагает построить континуум уровней рефлексии глобального мира: «предельный уровень такой рефлексии соответствует научному и – еще далее – философскому осмыслению мира» [Леонтьев Д.А. 1999:271]. А образ мироздания он рассматривает как идеальное образование, связанное с нашей деятельностью в «непосредственном» мире только генетически [там же].

Глобальный образ мира, формируемый в сознании человека, создается в процессе всестороннего постижения и познания окружающей действительности и воспринимается «как всеобъемлющая данность, в которую включен он сам наряду с другими людьми» [Лебедева 1990:52]. Этот образ состоит из зафиксированных в виде понятий отраженных фрагментов окружающей человека реальности, который «содержит всегда с неизбежностью черты человеческой субъективности, специфичности» [Постовалова 1988:44], так как в отличие от всех других существ человек, по выражению Х.Г.Гадамера, «имеет мир», всегда находясь внутри, а не вне его.

Образ мира как отображение в психике предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии, имеет сложную иерархическую и динамическую структуру. Принято различать инвариант образа мира и вариант образа мира.

Инвариант образа мира обусловлен лежащими в его основе социально выработанными опорами (прежде всего значениями). Он является единым как для всего социума (социально-культурной общности, этноса), так и для некоторой социально-культурной группы внутри этого социума. Иными словами, система инвариантных образов мира или определенные абстрактные модели описывают общие черты в видении мира [Леонтьев Д.А. 1999:272].

Инвариантный образ мира соотносится в особенностями национальной культуры и психологии, поскольку «в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. Поэтому сознание человека всегда этнически обусловлено; видение мира одним народом нельзя простым «перекодированием» перевести на язык культуры другого народа» [Леонтьев А.А. 1993:20]. Такой вариант мира непосредственно соотнесен со значениями и другими социально выработанными опорами, такими как социальные роли и социальные нормы, которые также относятся к классу значений [там же:19]. Системы инвариантных абстрактных моделей («образов мира») описывают общие черты в видении мира носителями одной культуры.

Когда Д.А.Леонтьев отмечает, что сознание человека всегда этнически обусловлено (если эта обусловленности не преодолевается специально), он подразумевает обыденное сознание, т.е. образ мира в собственном смысле [Леонтьев Д.А. 1999:272].

Возможно существование любого количества образов мира в зависимости от социальной структуры общества, культурных, профессиональных, этнических и языковых различий. Н.В.Уфимцева предложила также понятие «национальный образ мира» [Уфимцева 1998].

Вариант образа мира – это индивидуально-личностное «видение» мира конкретным человеком через призму личностных смыслов, установок и других компонентов структуры личности. Мир представляется человеку через систему предметных значений, как бы наложенных на восприятие мира [Леонтьев А.А. 1988:105]. Человек не «номинирует» чувственные образы предметов, поскольку предметные знания являются компонентом этих образов, тем что их цементирует и что делает возможным само существование этих образов [Леонтьев Д.А. 1999:269].

Представляется возможным описать индивидуально-личностное видение мира, опосредованное личностно-смысловыми образования, которые обладают культурной основой, свойственной всем представителям определенной социальной группы или общности.

Индивидуально-личностное «видение» мира допускает два способа оперирования им. В виде рефлексивного образа, отделенного от непосредственного действия в мире (в частности, восприятия), и непосредственного движения в образе мира. Последнее характеризуется переключением внимания с одного объекта на другой и динамическими переходами от одного уровня осознания объекта к другому уровню осознания [там же:273].Таким образом, движение сознания имеет не планиметрический, а стереометрический характер: сознание имеет глубину, а образ мира также многомерен, как и сам мир.

С.Д.Смирнов в монографии «Психология образа: Проблемы активности психического отражения» выделяет ряд свойств, характеризующих понятие «образа мира». Среди них:

1) образ мира не складывается из образов отдельных явлений и предметов, а с самого начала развивается и функционирует как некоторое целое.

2) Это значит, что любой образ есть не что иное, как элемент образа мира, и сущность его не в нем самом, а в той функции, которую он выполняет в целостном отражении реальности. Эта характеристика образа мира определяется взаимосвязями и взаимозависимостями между элементами самой объективной реальности;

3) образ мира в функциональном плане предшествует актуальной стимуляции и вызываемым ею чувственным впечатлениям;

4) в качестве главной составляющей познавательного образа выступает познавательная гипотеза, формируемая на основе широкого контекста образа мира в целом, то из этого следует, что сама гипотеза на уровне чувственного познания должна формулироваться на языке чувственных впечатлений;

5) деятельностная и социальная природа образа мира обеспечивает ему возможность функционирования в виде активного начала отражательного процесса, причем в плане развития образа мира деятельность всегда выступает как первичное и ведущее начало [Смирнов 1985:144-149].

Автор заключает, что главный вклад в процесс построения образа предмета или ситуации вносят не отдельные чувственные впечатления, а образ мира в целом. Образ мира не выступает в качестве промежуточной переменной, которая обрабатывает, модифицирует и превращает в чувственный образ сенсорные полуфабрикаты, появляющиеся в результате воздействия стимуляции на органы чувств, наоборот, сенсорные «полуфабрикаты уточняют, подтверждают и перестраивают исходный образ мира» [там же:142-143]. Из этого следует, что воспринимаемый мир есть форма существования схемы мира в той или иной модальности, но это схема получает свое «очувствление» лишь после апробации потоком сенсорных данных, вызываемых стимуляцией [там же:144]. Резюмируя, С.Д.Смирнов выводит основные качества, присущие образу мира – целостность и системность, а также сложная иерархическая динамика.

С.Д.Смирнов также предлагает различать ядерные и поверхностные структуры образа мира [Смирнов 1983]. Он полагает, что образ мира является ядерным образованием по отношению к тому, что на поверхности выступает  виде чувственно (модально) оформленной картины мира» [там же:61]. Ядерные (представление мира) и поверхностные (знание о нем) структуры выделяются иначе, чем глубокие уровни познания. «Слои образа мира, глубинные и поверхностные, с разной степенью конкретности фиксируют окружающие предметы и способы действия с ними» [там же]. При наблюдении объекта как явления и выявлении его сущности происходит движение ко все новым «поверхностям», вскрывая их одну за другой, при этом ядерными являются общие, структурные основы этого движения, которые действуют на любых его уровнях, но не сводятся к ним, отличаясь функционально.

Поскольку в современной когнитивной психологии считается, что представление мира присуще человеку по его родовому определению как носителю сознания, оно отражает практическую «вовлеченность» человека в мир, универсально и связано с реальными условиями его существования. Представление мира является основой познания человека в филогенезе и онтогенезе. Отсюда вытекает, что ядерные структуры – это фундаментальные опоры существования человека как сознательного существа, отражающие его действительные связи с миром и не зависящие от рефлексии по их поводу. В то время как поверхностные структуры связаны с познанием мира как специальной целью, построением какого-либо представления о нем (более или менее глубокого).

Содержательное различие между ядерными и поверхностными структурами объясняется с функциональных позиций, а не по своему психическому материалу. Ядерные структуры не проявляют себя самостоятельно. По мнению В.В.Петухова, ядерные структуры образа мира «амодальны в том смысле, что они безразличны по отношению к модальности своего поверхностного оформления. Они могут находить свое воплощение в любой конкретной психической действительности» [Петухов 1983:18].

Изменчивость слоев образа мира определяется их близостью к миру предметов, поэтому познание новых свойств предметов, выработка новых способов действий изменяют содержание и форму образа мира. С точки зрения отражения и действий субъекта понятие «образ мира» можно представить с внешней и внутренней сторон, в которой формируются цели и потребности, а также программа действий разной степени детализации. Причем на разных уровнях детальность представлений предметов определяется детальностью породивших их схем [Смирнов 1983:61]. Образ мира выявляет более глубинные связи и отношения, которые могут проявляться за пределами профессиональных ситуаций, по сравнению с неотрефлексированным опытом, фиксирующим знания, навыки и умения.

Изучение представления об образе мира и описание его структуры и функциональных единиц заключается в выделении, описании и изучении тех явлений и процессов, которые образуют психологические опоры и способы представления мира. Психические образы сознания в разной степени доступны для анализа. Психические образы сознания, используемые в речевом общении и овнешняемые при помощи языковых знаков, отображаются не прямо, а превращенно. Кроме того, сама форма языковых знаков, часто имеющая не осознаваемое коммуникантами собственное значение, искажает их содержание.

В.В.Петухов предлагает использовать метод систематической интроспекции для обнаружения субъектом «естественных» и «незаметных» основ своей собственной психической деятельности [Петухов 1993:16-17]. Для этого необходимы определенные обстоятельства ее «проявления», условия, провоцирующие некую «потерю» или смену привычных объектов, знаний, способов поведения [Спивак 1989]. Указанные условия отчасти открывают путь к объективному изучению вариантов представлений мира.

Итак, образ мира как достояние индивида многообразен, он является продуктом переработки перцептивного, когнитивного и аффективного опыта, функционирует на разных уровнях осознаваемости при обязательном сочетании знания и переживания и лишь в неполной мере поддается вербальному описанию.

Образ мира представляет собой сложную иерархическую систему, характеризующуюся целостностью, системностью, актуальностью, субъективностью, неполной экспликацией, континуальностью, динамичностью и недоступностью полному восприятию.

Выделяются две формы образа мира – ситуативный (фрагментарный) и внеситуативный (глобальный).

Различают инвариант образа мира – абстрактные модели, описывающие общие черты в видении мира носителями одной культуры, и вариант образа мира – индивидуально-личностное видение мира в зависимости от социальных, культурны, профессиональных, этнических, языковых и прочих различий.

 

1.7. Язык и образ мира в общей теории языка

 

Выяснение степени и конкретного характера связи между языком и мышлением – одна из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка. С самого начала обнаруживаются глубокие расхождения в ее решении – от прямого отождествления языка с мышлением (Ф.Шлейермахер, И.Г.Гаман) или чрезмерного преувеличения роли языка (В.фон Гумбольдт, Л.Леви-Брюль, бихейвиористы, неогумбольдтианцы, неопозитивисты, американские этнолингвисты и др.) до отрицания непосредственной связи между ними (Ф.Э.Бенеке, Н.Я.Грот), или игнорирования мышления в методике лингвистического исследования (представители московской фортунатовской школы или американские дескритивисты) [Алпатов 1998; Березин 1984; Звягинцев 1973; Сусов 1999].

Представления о языке неотделимы от представлений об отношении человека к миру в ту или иную эпоху, от характерного для него миропонимания. Эволюция общей теории языка, рассматриваемого в координатах «мир» и «человек», отражает осознание растущей автономности человека с его внутренним миром и развивающимся самосознанием по отношению к познаваемой вселенной.

Каждый язык развивает свою собственную динамику, поскольку он неотделим от сознания индивида. Ментальная реальность индивида характеризуется корреляцией структур и мысли. Не обладая функцией порождения мысли, язык служит средством выявления структуры мысли носителя языка. Язык обеспечивает человеку переход на уровень оперирования формами мысли, которые эксплицируются в семантике вербальных форм. Вербальные единицы выступают продуктом сложного процесса осознания окружающей действительности, средством интеграции фрагмента реального мира в индивидуальную реальность. Слова являются результатом процесса вербальной переработки реального мира в процессе мышления в рамках определенной лингвокультурной общности и культурно-исторической среды, таким образом, изучение семантических форм вербальных единиц – это способ глубинного этнокультурного и социального познания концептуального и культурного мира, очерченного границами языка.

Появление в теории языка понятия языковой картины мира вызвано осознанием нетождественности языка и мышления, выделением человека из окружающего мира, различением субъекта и объекта мысли и, прежде всего, признанием кроме содержательной стороны мысли особого языкового содержания. Этому способствовало, с одной стороны, открытие неязыкового мышления и установление неоднородности языкового мышления у разных народов, а с другой стороны – выявление закономерностей грамматической категоризации на материале значительного круга языков, разграничение лексического и грамматического в языке.

Представление о языке в сознании его наивных носителей и в лингвистическом мышлении менялись вместе с изменением представлений о внешнем и внутреннем мире. Определение языка в истории лингвистических учений производно от миропонимания соответствующей эпохи.

В период античности с характерным для нее внеличностным, чувственно-материальным миропониманием, предполагающим нерасчленность человека и природы, идеальное мыслилось вполне вещественно, а бытие, мышление и язык воспринимались синкретично.

Так, первичное определение языка как совокупности имен вещей проистекало из представления о мире как совокупности вещей [История лингвистических учений… 1980].

В Средние века под влиянием христианского монотеизма античный принцип вещи, тела и природы сменился принципом личности, общества, истории.

С сознанием противоположности природы и человека, признанием расчлененного единства души, ума и слова, осознавалась вторичность языка по отношению к действительности. В грамматическом учении модистов сами причины языкового строя усматривались в естественной связи грамматики как основы языка с объективной реальностью. Созданная модистами первая универсальная грамматика онтологически обосновывала единство мира [История лингвистический учений… 1985].

Под влиянием эпохи Возрождения причины языкового строя находили не в окружающей человека действительности, а в его внутреннем мире, и, прежде всего, в разуме. Закрепленное Р.Декартом противопоставление неделимой мыслящей субстанции протяженной и делимой телесной субстанции, утверждение примата мыслящей субстанции над телесной приводят к смене онтологического обоснования языковой категоризации логическим. Появляются универсальные грамматики, авторы которых выводят грамматическую категоризацию из общих для всех народов и во все времена действий ума, операций рассудка, законов логического анализа мысли [История лингвистических учений … 1991].

Позднее, наряду с признанием вторичности языка по отношению к бытию и мышлению, все глубже осознается влияние языка на формирование мысли и восприятие действительности, меняющейся в соответствии с историческим характером языка, и тем самым признается антропогенная природа языка.

Начиная с XVIII века, утверждается мысль о влиянии языка на восприятие внешнего мира, о восприятии вещей таким способом, каким эти вещи выражены в родном языке. Основные факторы, определяющие языковой образ мира, были выделены уже в XVIII-XIX веках в трудах Э.Б.де Кодильяка, И.Г.Гердера, В.фон Гумбольдта, А.А.Потебни. Это, в первую очередь, «дух народа» и «дух языка» (его индивидуальная направленность на способ отражения действительности, определяющая соотношение субъективного и объективного в языковых обозначениях), зависящие не только от природных условий обитания, но и от социальных факторов – обстоятельств образа жизни и воспитания, от характера и условий трудовой деятельности и даже от формы правления.

Грамматике придается все больший вес в выражении духа народа, в формировании языковой картины мира. По В.фон Гумбольдту, грамматические различия языков заключаются в различии грамматических видений, и, несмотря на наличие универсального компонента логического происхождения, в целом грамматика более родственна духовному своеобразию наций, нежели лексика. Наконец, согласно Г.Штейнталю и А.А.Потебне, вся содержательная сторона языка, включая грамматику, признается сугубо идиоэтнической. Лингвистическая концепция В.фон Гумбольдта, который одним из первых обратил внимание на национальное содержание языка и мышления, имела в своей основе идеи И.Гердера о природе и происхождении языка, о взаимосвязи языка, мышления и «духа народа», а также типологические классификации языков Фр. и А.В.Шлегелей. В.фон Гумбольдту принадлежит идея построения сравнительной антропологии, включающей в себя теорию языка как орудия обозрения всего многообразия мира [Канцельсон 1984; Постовалова 1982; Рамишвили 1984]. Ученый рассматривал язык не как нечто застывшее, но как непрерывный процесс духовного творчества, как формирующий орган мысли, выражающий индивидуальное мировоззрение народа и тем самым определяющий все духовные отношения к миру. Язык трактуется как деятельность, главная по отношению ко всем другим видам деятельности человека, как деятельность человеческого духа.

Предназначение языка Ф.фон Гумбольдт видел в «превращении мира в мысли», «в способах выражения мыслей и чувств», в обеспечении процесса взаимопонимания [Гумбольдт 1984:174]. По его мнению, в каждом отдельном языке присутствует внутренний механизм для специфической интерпретации мира в соответствии с заложенным в этом языке миропониманием и способом формирования для говорящего на нем народа картины мира.

В.фон Гумбольдт рассматривал язык, фиксирующий особое национальное мировоззрение, как «промежуточный мир» между мышлением и действительностью. Причем он подчеркивал разницу между понятием «промежуточный мир» и «картина мира». По В.фон Гумбольдту, мышление зависит от языка, образующего промежуточный мир между внешней действительностью и мышлением. Это мир, единицей которого является понятие, представляет собой статичный продукт языковой деятельности, определяющий восприятие действительности человека. В то же время «картина мира», единицей которой является речевой акт, – это подвижная динамическая сущность, поскольку образуется она из языковых вмешательств в действительность. В природе языка В.фон Гумбольдт усматривал то общее, что объединяет различные языки: языка – орган, образующий мысль, ему принадлежит ведущая роль в становлении личности, в образовании из нее системы понятий, в присвоении ей накопленного опыта [там же:63].

Каждый человек имеет субъективный образ некоего предмета, который не совпадает полностью с образом того же предмета у другого человека, и объективироваться это представление может только прокладывая «себе путь через уста по внешний мир» [там же:168]. Слово, таким образом, несет на себе груз субъективных представлений, различия которых находятся в определенных рамках, так как их носители являются членами одного и того же коллектива, обладают определенным национальным характером и сознанием. Следовательно, поскольку на формирование системы понятий и системы ценностей оказывает влияние язык, то именно в форме самого языка заключено своеобразие духовного облика народов. Так постулируется тождество языка и национального духа. Каждый язык, по В.фон Гумбольдту, образует вокруг народа, к которому он принадлежит, круг, выйти за пределы которого можно, только вступив в другой круг. Язык, будучи системой мировидения, оказывает регулирующее воздействие на человеческое поведение: человек обращается с предметами так, как их преподносит ему язык.

Гумбольдтианство предполагает антропологический подход к языку, его изучение в тесной связи с сознанием и мышлением человека, его культурой и духовной жизнью. Идеи В.фон Гумбольдта в большей или меньшей степени нашли свое отражение в европейском и американском языкознании, а также в работах русских языковедов – А.А.Потебни, П.А.Флоренского, А.Ф.Лосева.

Лингвистические взгляды А.А.Потебни складывались под сильным влиянием В.фон Гумбольдта и Х.Штайнталя [Потебня 1999]. Язык понимается им как деятельность, в процессе которой происходит беспрерывное обновление языка, изначально заложенного в человеке творческого потенциала. Поэтому язык трактуется как средство не выражать уже готовую мысль, а создавать ее.

Языковая картина мира меняется с «возрастом» языка, отражающим ступень культурного развития и степень развития сознания. Как показал А.Потебня, различение относительно субъективного и относительно объективного содержания мысли, содержание самосознания, способность к отвлеченному мышлению – явления развивающиеся.

Рост «капитала мысли» в ходе познания объективного мира обусловливает эволюцию самосознания и отношение личности к природе, что приводит к смене типов языкового мышления – от мифического к поэтическому и, далее, к прозаическому. Соответственно преображается и языковая картина мира.

Неогумбольдтианство – направление в европейском и американском языкознании, характеризующееся особым вниманием к семантической стороне языка, стремлением изучать язык в тесной связи с культурой данного народа [Ермолаева 1960; Гухман 1961; Чесноков 1997].

Неогумбольдтианство возникло в Европе в 20-х годах ХХ века как реакция на односторонность младограмматической теории с ее преимущественным интересом к формальной грамматике. Основные положения европейского неогумбольдтианства сформированы Й.Л.Васгербером и были разработаны И.Триром, В.Порцигом, Х.Глинцем, Г.Ипсеном и др.

Философскую основу европейского неогумбольдтианства составило неокантианское учение Э.Кассирера, согласно которому понятие не является отражением объективной действительности, а представляет собой продукты познания, обусловленного языковыми знаками или символами [ЛЭС 1990:330].

Неогумбольдтианство выступает против понимания языка только как средства выражения и сообщения готовых мыслей, связывая его с процессом формирования самой мысли. Процессы умственного структурирования мира и формирования мироведения членов определенной языковой общности сводятся к действию внутренней формы языка.

Неогумбольдтианцами акцентируется творческая роль языка в упорядочении хаотичного опыта и конструировании картины мира как связного целого, в процессах мышления и познания, в построении культуры, соответствующей данному языку. Подчеркиваются различия между картинами мира у носителей разных языков, отличие мира языковых содержаний от языка к языку. Языковой промежуточный мир, представляемый свойственной родному языку «картиной мира», понимается как духовная, умственная структурующая инстанция, связывающая неупорядоченный мир вещей с соответствующей общностью и направляющая процесс освоения мира через родной язык, через процесс «вербализации мира» путем понятийного развертывания словаря.

Поскольку И.Л.Вайсгербер признает существование языка как «первичной действительности», человек познает не объективную действительность, а тот язык, носителем которого он является. Принцип произвольного языкового знака как результат «произвола духа» вытекает из представления о субъективности человеческого знания. Отождествляя язык и мышление, содержательную сторону языковых единиц и содержание человеческого сознания, И.Л.Вайсгербер по существу не выделяет понятие как существующее наряду с языковым значением. И.Л.Вайсгербер попытался воплотить философские идеи В.фон Гумбольдта и И.Г.Гердера в концепции языка, где переплелись также взгляды Э.Кассирера, Э.Гусселя, Ф.де Соссюра. Ученый намечает разграничение значения как социального образования и смысла как индивидуального феномена. Между человеком и действительностью, по мнению Й.Л.Вайсгербера, находится «посредствующий мир мышления» и язык, в котором заключено определенное представление о мире. «Родной язык создает основу для общения в виде выработки сходного у всех его носителей образа мышления. Причем и представления о мире, и образ мышления – результаты идущего в языке постоянного процесса миросозидания, познания мира специфическими средствами данного языка в данном языковом обществе» [Вайсгербер 1993а:111-112]. Восприятие мира осуществляется мышлением, но с участием средств родного языка. Способ отражения действительности носит у И.Л.Вайсгербера идиоэтнический характер и соответствует статической стороне языке. По сути им выделяется интерсубъектная часть мышления индивида: «Нет сомнения в том, что многие укоренившиеся в нас воззрения и способы поведения и отношения оказываются «выученными», т.е. общественно обусловленными, как только мы проследим сферу их проявления по всему миру» [там же:117].

В США идеи неогумбольдтианства представлены в антропологической лингвистике Э.Сепира, Л.Блумфилда, Б.Уорфа. Американская этнолингвистика сложилась независимо от гумбольдтианской традиции. Собственно этнолингивистика выделилась в 20-х годах ХХ века благодаря работам Ф.Боаса, одного из основоположников научного изучения индейских языков, который отмечал, что «языки различаются <…> также и по группам идей, находящих отражение в фиксированных фонетических группах» [Boas 1933:24]. Этнолингвистика представляет собой американский вариант направления в языкознании. Язык трактуется как историческое наследие коллектива, которое предшествовало становлению материальной культуры и затем продолжало с ней взаимодействовать. Этнолингвистика сосредотачивается на изучении языка в его отношении к культуре, взаимодействии языков, этнокультурных и этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка.

Американские неогумбольдтисты акцентировали взаимоотношения языка и культуры, широко использовали методику контрастивной лингвистики для доказательства определяющей роли языка в формировании культуры, в особенностях восприятия окружающего мира и человеческого поведения.

Традиции Ф.Боаса продолжили Л.Блумфилд и Э.Сепир. Асемантический подход к блумфилдианской школе оправдывается бихейвиористким пониманием языка как разновидности поведения человека, определяющегося формулой «реакция – стимул» (практическое действие как реакция на речевой стимул), речевой стимул с последующей неречевой реакцией, - и не предполагающего обращения исследования к сознанию человека. Объяснение языковых явлений через категории мышления и психики человека Л.Блумфилд назвал ментализмом и считал главным препятствием для превращения лингвистики в точную науку [Блумфилд 1968].

Э.Сепир и Б.Уорф, занимавшиеся исследованием индейских языков, выдвинули теорию лингвистической относительности, согласно которой структура мышления и пути познания окружающего мира определяются структурой языка. Все отчетливее утверждалось мнение об определяющем влиянии языкового отражения и формального моделирования не только на мышление и организацию понятийных систем, но и на восприятие и членение реального мира.

Центральные проблемы этнолингвистики составили «ядро теории «лингвистической относительно» Сепира-Уорфа: язык – мыслительная деятельность (язык – познавательная деятельность); язык – категоризованная в языке реальная действительность; язык – поведение носителя языка. В этом дихотомическом противопоставлении язык мыслится, по Сепиру-Уорфу, как некое деятельное начало, как «причина», детерминирующая второй элемент противопоставления» [Сорокин, Тарасов, Уфимцева 1982:5]. Подготовительная деятельность осуществляется по образцам – мыслительным операциям, которые в онтогенезе из внешних орудийных действий, подвергаясь редукции, перестройке и обобщению, стали собственно мышлением. Язык превращает отдельные фрагменты внутренней деятельности в языковую деятельность. Речь, в свою очередь, фиксирует образцы внешней деятельности, преобразованной в мыслительные структуры, следовательно, речь не детерминирует актуальную познавательную деятельность, а является средством такой детерминации [там же]. Таким образом, по П.С.Гальперину, мышление и познавательная деятельность – это две формы специфики человеческой деятельности: внутренней и внешней.

Основательный вклад в разграничение понятий картины мира и языковой картины мира был внесен Э.Сепиром и Б.Уорфом, утверждавшим, что «представление о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, - это всего лишь иллюзия. В действительности «реальный мир» в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы» [Сепир 1993:261].

Употребляя сочетание «реальный мир», Э.Сепир имеет в виду «промежуточный мир», включающий язык со всеми его связями с мышлением, психикой, культурой, социальными и профессиональными феноменами. Именно поэтому Э.Сепир утверждает, что «современному лингвисту становится трудно ограничиваться лишь своим традиционным предметом <…>, он не может не разделять взаимных интересов, которые связывают лингвистику с антропологией и историей культуры, социологией, психологией, философией и – в более отдаленной перспективе – физиологией и физикой» [там же: 260-261]. Подчеркивая, что «язык обладает силой расчленять опыт на теоретически разъединяемые элементы и осуществлять постепенный переход потенциальных значений в реальные, что и позволяет человеческим существам переступать пределы непосредственного данного индивидуального опыта и приобщаться к более общепринятому пониманию окружающего мира» [там же:226]. Э.Сепир противопоставляет потенциальное и реальное значение: различные наименования понятий модели мира не связаны с изменением взгляда на взаимоотношения мышления, действительности и языка, а определяются объемом понятия и детерминированным этим объемом отношением картины мира и языковой картины мира. В силу чего гносеологически действительно отношение «языкомышление – мир», а не отношение «язык – мышление – мир». Правильно поэтому говорить не о языковой картине мире, а о языкомыслительной картине мира, т.е. о концептуальной картине мира [Павиленис 1983:37].

Взгляды Э.Сепира получили свое дальнейшее развитие в работах Б.Уорфа, а затем А.Хаймса и др. Б.Уорф утверждал, что язык – это не средство выражения, а скорее форма определяющая образ наших мыслей: «Было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами грамматика) не есть просто инструмент воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза <…>. Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком <…>. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе, в основном потому, что мы – участники соглашения, предписывающего подобную семантизацию. Это соглашение имеет силу для определенного коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка <…>. Мы сталкиваемся, таким образом, с новым признаком относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или по крайней мере соотносительности языковых систем» [Уорф 1960:174-175].

Гипотеза Б.Уорфа об отношении между культурой и познавательными процессами содержит фактически два утверждения. Первое из них, получившее название гипотезы лингвистической относительности, постулирует разное восприятие и постижение мира людьми, говорящими на различных языках. Второе утверждение, по существу, доктрина лингвистического детерминизма, означает, что существует односторонняя причинная связь между языком и познавательными процессами: причина существующих различий в познавательных процессах связана с языковыми различиями.

Согласно гипотезе Сепира-Уорфа отрицается общечеловеческий характер мышления, наличие общего для всех людей логического строя мышления; характер познания действительности, сегментация, расчленение мира в процессе абстрактного познания ставится в полную зависимость от языка; человеческое познание не имеет общезначительного объективного характера.

Вопрос о межкультурных различиях в мышлении, о первичности языка или понятийного мышления остается одной из самых спорных в психологии. Оказывая известное, но не определяющее влияние на мышление, язык не может коренным образом влиять на наши знания о мире, иначе изучение мира ограничилось бы только теми явлениями и чертами, которые закодированы в нашем языке, и возможность межкультурного обмена значениями была бы весьма ограничена. Содержание сознания носителей того или иного языка отнюдь не сводится к набору значений, фиксированных в языковых единицах и грамматических категориях. Возможность адекватного воплощения смысла средствами любого языка подтверждается общечеловеческим характером мышления, одинаковостью протекания основных психических процессов у людей разных культур.

Гипотеза Сепира-Уорфа подверглась критике, в том числе в американской лингвистике [Блэк 1960]. Вместе с тем, принцип лингвистической относительности был дополнен принципом функциональной относительности языков Д.Хаймса, согласно которому языки отличаются по харкатеру их коммуникативных функций, обусловленных социальными факторами [Hymes 1966].

Американский социолингвист У.Брайт, рассматривая семантические различия кастовых диалектов, пытался увязать их с различием «познавательной ориентации» носителей данных диалектов, тем самым устанавливая корреляцию между социальной дифференциальной языка и структурными и функциональными различиями его социальных подразделений [Bright 1966].

В противовес принципу лингвистической относительности Г.А.Брутяном был выдвинут принцип лингвистической дополнительности: «В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник знания, корректируют его. Словесный образ сочетается с понятийным, лингвистическое моделирование мира – с логическим его отображением, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей [Брутян 1968:57].

При этом языковая картина мира, дополняющая его логическое отражение, носит экстралогический характер [там же:50]. Что касается языка, то он создает у своего носителя не только особую картину мира, но и преобразует результаты его мыслительной деятельности, носящей логический характер. Говоря в этой связи о роли изучения иностранных языков, Г.А.Брутян утверждает: «Каждый новый иностранный язык меняет фокус рассмотрения окружающего нас мира, направляет наше внимание на новые аспекты источника ранее воспроизведенного знания, выступает как дополнительный, экстралогический фактор осмысления всего того, что происходит вокруг нас» [там же:55].

Принцип лингвистической дополнительности Г.А.Брутяна, по критической оценке В.З.Панфилова, представляется весьма спорным [Панфилов 1977]. Следует отметить, что позднее Г.А.Брутян существенным образом пересмотрел свою концепцию, в частности, тезис об имманентном характера языка и независимости языка от логического мышления.

Гипотеза Сепира-Уорфа способствовала распространению философских концепций языка, усматривающих в языке первопричину многих общественных явлений внелингвистического характера.

Генезис и эволюцию гипотезы Сепира-Уорфа нельзя понять вне связи с неопозитивистской теорией языка (Л.Витгенштейн, А.Кожибский и др.), согласно которой анализ знания осуществляется через возможности его выражения в языке с учетом дезориентирующего действия на мысль.

Язык как деятельность рассматривается в философской концепции Л.Витгенштейна. Именно ему приписывают особую роль во ведении в научный обиход термина «картина мира» как модели действительности, он подчеркивал его синонимичность психологическому понятию «образ мира». Языковая единица представляет не некое лингвистическое значение, а понятие, поэтому Л.Витгенштейн не разграничивает языковую картину мира и картину мира в целом. Он утверждает, что «значение, которое присуще словам, не является продуктом нашего мышления», значение знака есть его применение в соответствии с правилами данного языка и особенностями той или иной деятельности, ситуации или контекста [Витгенштейн 1994:117].

Оригинальную теорию метаязыка и этнограмматики, позволяющую посредством лингвистического анализа проникнуть в культуру и способ мышления других народов, разработала А.Вежбицкая. Являясь последовательницей Э.Сепира и Б.Уорфа, исследовавших дистантные по строю и семантике языки, она вносит коррективы в лингвистическую теорию относительности. По ее мнению, системы видения мира, предоставляемые разными языками, сопоставимы. А национально-специфические концепты сопоставимы в той мере, в какой они переводимы на язык семантических примитивов. А.Вежбицкая исходит из того, что каждый язык образует свою собственную «семантическую вселенную» [Вежбицкая 1996; 2001].

Общее представление о соотношении языка и мира эволюционирует в соответствии с законом отрицания отрицания. Осознание самостоятельности языка происходит постепенно вместе с изменением понимания мира и человека и отношения человека к миру. Вполне закономерно, что вторичность языка по отношению к бытию была осознана раньше, чем его зависимость от мышления, а влияние языка на мышление было замечено до того, как утвердилось представление об определяющей роли языка в нашем членении и восприятии действительности.

Современная лингвистика уделяет все больше внимания мировидению, свойственному тому или иному народу. Под влиянием языка человек членит мир, организует и систематизирует фрагменты внешнего и внутреннего мира путем формирования понятий и лексических значений. На мыслительные и языковые процессы решающее влияние оказывают такие факторы, как: 1) общественно-исторические условия развития языкового коллектива; 2) факторы психического характера (ассимиляция, ассоциация, апперцепция); 3) языковой материал прошлых эпох; 4) взаимодействие с другими языками.

Непреходящая актуальность проблемы взаимоотношения объективной действительности, языка, мышления, познания и культуры на современном витке развития науки рассматривается с позиций антропоцентризма, предполагающего исследование языковых феноменов в тесной связи с человеком, его мышлением и различными видами духовно-практической деятельности.

 

 

1.8. Картина мира как ядро мировидения и мировоззрения

 

Исследование языковых феноменов в тесной связи с человеком, мышлением и различными видами духовно-практической деятельности привело к появлению в разных науках ряда понятий, которые представляют психические, лингвистические, логические, философские модели объективного мира: картина мира, концептуальная картина мира, образ мира, модель мира, концептуальная система, индивидуальная когнитивная система и др.

Введение понятия «картина мира» (КМ) в лингвистику, основывающуюся на утверждении о том, что язык есть конститутивное свойство человека, позволяет решить вопрос о «языковом раскрое концептуального материала» (А.Вежбицкая) как сложном процессе интерпретации человеком мира и, тем самым, глубже проникнуть в проблему соотношения языка и действительности.

Понятие «картина мира» относится к числу фундаментальных, выражающих специфику человека и его бытия, взаимоотношение его с миром, важнейшие условия его существования в мире, акцентирует деятельностный подход к пониманию процесса соотношения индивида с действительностью. Глобальный образ мира является универсальным посредником между разными сферами человеческой культуры и тем самым выступает как средство интегрирующее людей в обществе.

В современной лингвистике проблема реконструкции целостной картины мира (образ мира по данным языка) становится задачей теоретической семантики, лексикографии, сравнительной лингвистики, лингвокультурологии (Апресян Ю.Д., Воробьев В.В., Караулов Ю.Н., Карасик В.И., Корнилов О.А., Маковский М.М., Топоров В.Н., Фрумкина Р.М. и др.).

Термин «картина мира» был выдвинут в рамках физики в конце XIX – начале ХХ века. Одним из первых этот термин стал употреблять Г.Герц применительно к физической картине мира, трактуемой им как совокупность внутренних образов внешних предметов, из которых логическим путем можно получать сведения относительно поведения этих предметов. М.Планк широко пользовался термином «картина мира», понимая под физической картиной мира образ мира, формируемый физической наукой и отражающий реальные закономерности природы. Модель мира первоначально определялась как образ мира, получаемый в результате перекодирования воспринимаемых сигналов – первичных данных, воспринимаемых приборами, и вторичных данных, являющихся результатом перекодирования.

Л.Витгенштейн использовал термин картина мира в «Логико-философском трактате» при проведении анализа языкового структурирования человеческого опыта. В антропологию, семиотику и лингвистику он пришел из трудов немецкого ученого И.Л.Вайсгербера, который «поставил знак равенства между внутренней формой Гумбольдта и «языковой организацией мира»» [Караулов 1976:244]. До сих пор в философии и лингвистике понятие картина мира, образ мира и модель мира употребляются как синонимичные, хотя модель мира может связываться с более абстрактными сущностями – классификационной сеткой, грамматикой мира [Цивьян 1990; 1999], а картина мира представляется более образной и конкретной.

В.Н.Топоров определяет модель мира как «сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном аспектах» [Топоров 1982:163]. Модель мира может осознаваться коллективом носителей этой картины мира или относиться к области действия бессознательной социальной психологии.

А.А.Гуревич, используя термины «модель мира», «картина мира» и «видение мира» как равнозначные, определяет модель мира как «сетку координат, при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в сознании» [Гуревич 1972:15-16]. При этом указывается, что модель мира в каждой культуре состоит из набора взаимосвязанных универсальных понятий, к которым он относит такие понятия как время, пространство, изменение, причина, судьба, число, отношение чувственного к сверхчувственному, отношение частей к целому [там же:17].

Картина мира соотносима с содержанием сознания и описывается как система представлений человека об окружающей действительности, своего рода встроенный в сознание концептуальный каркас, включающий как невербальные, так и вербальные модели [Борухов 1991:109].

Мир в человеческом сознании процеживается через сетку этих моделей, при этом соответствующим образом трансформируется, категоризируется и интерпретируется [Колшанский 1990; Давыдов 1991; Руднев 1997]. Таким образом, картина мира предстает как единство когнитивного и нормативно-оценочного аспектов.

По М.М.Маковскому, «модель мира выступает в трех планах: 1) как структура картины мира, понимаемая в таком случае как целостный глобальный образ мира, являющийся результатом всей духовной деятельности человека в ходе всех его контактов с миром и тем самым представляющим собой психический гештальт; 2) как принцип картины мира и 3) как реализация картины мира в конкретных символических (семиотических) системах» [Маковский 1996: 15]. Картину мира автор понимает как субъективный образ – гештальт объективного мира, представляющий собой идеальное образование, которое может опредмечиваться в знаковых формах различного вида, не запечатляясь полностью или в одной из них [там же].

Картина мира запечатлевает образ мира, который не является его зеркальным отражением. Картина мира представляет собой видение мира, его смысловое конструирование согласно логике миропонимания и миропредставления, субъективный образ объективной реальности, диалектически объединяющий в себе объективное и субъективное [Колшанский 1976]. «Картина мира <…> означает не картину, изображающую мир, а мир понятый как картина <…> представляющим и устанавливающим ее человеком» [Хайдеггер 1986:93]. Наличие «человеческого начала» в картине мира составляет ее основную характеристику, вскрывающую анпропоцентрическую сущность процесса познания человеком окружающей действительности.

Картина мира – это целостный глобальный образ мира, лежащий в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей, который является результатом духовной активности человека. Картина мира создается благодаря познающей деятельности человека и отражающей способности его мышления.

Глобальный образ мира понимается как схема мироздания или же картина мира, совокупность системно организованных психических образов, отражающих цельное видение окружающей реальности или же ментальных репрезентаций действительности.

Картина мира представляет собой глубинный слой миропонимания, так как возникает и формируется у человека в актах мировидения и миродействия, и помогает ему эффективно ориентироваться в окружающей действительности. Являясь встроенным в сознание концептуальным каркасом, картина мира как смысловой двойник действительности помогает осуществлять видение человеком мира (функция интерпретации) и облегчает его ориентацию в этом многообразном мире (функция регуляции) [Поставалова 1988:25].

Картина мира является недискретным образованием, существующем в нечетком, неотрефлексированном состоянии. Объективация картины мира включает, по мнению М.М.Маковского, экспликацию субъективных установок, целей и мотивов жизнедеятельности человека, регулятивных структур и смыслообразующих факторов [Маковский 1996:16].

В.И.Поставалова полагает, что картина мира как идеальное образование имеет двойственное существование – необъективированное (полуобъективированное) как неопредмеченный элемент сознания и жизнедеятельности человека, и объективированное – в виде опредмеченных образований – в языке, мимике, жестах, этикете, ритуалах, искусстве, музыке, моде, технологиях, различного рода социокультурных стереотипах [Поставалова 1988:21].

Картину мира с полуобъективированным статусом В.И.Постовалова обозначает КМ₁, она возникает в актах мировидения, формируется и трансформируется в другие картины. Картина мира₂ (КМ₂), соответственно, есть объективированный вариант КМ₁, эксплицированный из жизнедеятельности человека, отрефлексированный [там же:21-22].

Картина мира создается в результате двух различных процедур: 1) экспликации, экстрагирования, опредмечивания, объективирования и осмысления образов мира, лежащих в основе жизнедеятельности человека и, прежде всего, его практической деятельности; 2) созидания, творения, разработки новых образов, осуществляемых в ходе специальной рефлексии, носящей систематический характер, т.е. создания некоторой ценностно-познавательной конструкции (КМ), которая ставится в отношение адекватности к познаваемому объекту (миру) [там же:24].

Исторически первой формой мировоззренческого сознания, в пределах которой сформировалась развитая картина мира, было мифологическое сознание. В мифе в фантастической форме выражается своя особая мифологическая модель мира, сложившаяся в опыте архаического общества.

Термин «картина мира» является родовым понятием по отношению к ряду видовых: мифологической, религиозной, обыденной, художественной, научной картинами мира. Каждая картина мира представляет собой некое видение мира, его смысловое конструирование согласно логике миропонимания и миропредставления. В свою очередь каждая из видовых картин мира делится на подвиды или частные картины мира.

Картины мира существенно различаются типом применяемых средств задания глобального образа. Это могут быть категории, понятия, наглядные модели, ритмика, колорит, ассоциации и метафоры и т.д. Картины мира могут быть рассмотрены также с точки зрения «призмы», через которую человек видит мир. В результате создаются научные, мифологические, религиозные, философские и физические картины мира, которые дают целостное представление о мире. Локальные картины мира – то есть большинство частнонаучных картин мира (биологическая, химическая, социологическая, психологическая и др.) формируют представления о соответствующих фрагментах мира.

«Наивная» картина мира, отражаемая в языке на определенных этапах общественного и языкового развития, соответствует объективным представлениям человека об окружающей действительности. Такое положение подтверждается постоянным переходом слов из специальных областей словаря в общелитературный язык. Современное научное знание также рассматривается как относительное (наивное) по мере своего развития. Из этого положения следует, что картина мира подвижна и изменяется по мере освоения человеком окружающей действительности, она «отстает от собственно научного знания на одни или несколько порядков, и именно поэтому она может стать объектом диахронического семантического анализа» [Кузнецов 1984:161].

Будучи сложным и многоаспектным явлением картина мира (КМ) имеет различные ракурсы рассмотрения. В зависимости от типа наблюдателей, контактирующих с миром, различают: 1) КМ отдельного человека; 2) КМ отдельной группы в пределах социума, объединенных по различным параметрам, – профессиональному, этническому, возрастному, половому и др.; 3) КМ отдельного народа; 4) общечеловеческую КМ [Постовалов 1988:31-32].

В процессе своей активности, направленной на постижение и познание окружающей действительности, человек формирует в своем сознании целостный ее образ: «Картина мира может трактоваться как идеальное представление всей взаимосвязанности объективных предметов и процессов» [Колшанский 1990:18]. Именно поэтому феномен картины мира неразрывно связан с историей человечества. Реконструкция определенной картины мира возможна когда известна ее базовая, инвариантная часть, не растворенная в национально-культурной специфике и исторических преобразованиях, правильно определены переменные, релевантные для конкретного исследования. Следует отметить, что выявление в картине или модели мира постоянной и вариативной частей, установление иерархии условно, и данное разделение представляется лишь полезной идеализацией.

С позиции культурологического подхода к типологии картин мира рассматривается шесть базовых типов картины мира, связанных с такими компонентами духовной культуры как религия, наука, искусство, нравственность, политика и язык [Даниленко 1997]. Субъекты этих картин мира – верующие, ученые, художники, моралисты, политики и рядовые носители языка – смотрят на один и тот же меняющийся мир, но по-разному.

Сторонники «семиотического подхода», попытавшиеся взглянуть на проблему картины мира с интеграционной точки зрения, выделяют язык в качестве первичной моделирующей системы, а искусство, религию и т.д. – в качестве вторичной моделирующей системы. Картины мира рассматриваются ими как разновидности общей картины мира [Каган 1996: 215].

Разновидности картин мира являются результатом когнитивной деятельности человека. Они представляют собой «отдельные стороны, аспекты мира, фокусирующие на себе углубленное внимание человека, обнаруживающего в них особые, присущие только этим сторонам действительности, свойства и закономерности» [Лебедева 1990:52].

Этническая картина мира представляет собой присущий членам этой культуры взгляд на внешний мир, их концепцию природы, себя и общества. Этническая картина мира меняется с течением времени и в разные периоды жизни этноса. «Неизменными оказываются лишь логически необъяснимые, принятые в этнической картине мира за аксиому блоки, которые внешне могут выражаться в самой разнообразной форме. На их основе этнос выстраивает новые и новые картины мира – такие, которые обладают наибольшими адаптивными свойствами в данный период его существования» [Лурье 1997:223].

Этническая картина мира выражается через религию, философию, литературу, идеологию и т.д., обнаруживается через поступки людей и их объяснения своих поступков. Картина мира этноса кристаллизуется вокруг «центральной зоны», содержащей этнические константы, а также ценности и верования данного общества в свернутом виде. Центральная зона культуры является основой этничности, внутренним стержнем, который определяет гибкость культурной традиции и подвижность границ этнических групп. В различные периоды жизни этноса картина мира меняется, не затрагивая при этом «центральную зону» культуры. Новая картина мира этноса формируется вокруг нее [там же].

Этническими константами называются бессознательные комплексы, складывающиеся в процессе адаптации этноса к окружающей природно-социальной среде и выполняющие в этнической культуре роль основных механизмов, ответственных за психологическую адаптацию этноса к окружающей среде. Они не имеют содержательного наполнения, а включают в себя лишь формальные характеристики, т.е. представляют собой определенную и постоянную на протяжении всей жизни этноса форму упорядочивания опыта, которая в соответствии со сменой культурно-ценностных доминант народа в течение его истории получает различное наполнение. Система этнических констант специфична для каждой этнической культуры и является той призмой, сквозь которую человек смотрит на мир. На ее основании формируются адаптационно-деятельностные модели человеческого поведения [там же].

Таким образом, по мнению С.В.Лурье, под этнической картиной мира подразумевается сформировавшееся на основании этнических констант и ценностных доминант, представления о мире.

Глобальную картину мира можно представить как чрезвычайно сложный фрейм, в котором переплетены результаты познавательного опыта, накопленного человечеством: « <…> традиционная картина мира, т.е. представления о мире и его законах, которые за века становятся органичны сознанию, выступает как формообразующее начало человеческой деятельности, в значительной степени определяя характер мышления и то, что этим мышлением производится, тип духовного производства. Анализ картины мира позволит понять, чем отличаются национальные культуры и как они дополняют друг друга, образуя целое на уровне мировой культуры [Григорьева 1987:271].

Картина мира – категория историческая. Поэтому картины мира в разные эпохи или периоды времени могут сильно различаться. Из этого вытекает факт множественности и разнообразия картин мира, ни одна из которых не является исчерпывающей [Руднев 1997:127, 130].

В целях исследования картины мира могут реконструироваться в конкретный исторический отрезок, либо без учета временных рамок. Поэтому правомерно, с одной стороны, говорить о существовании различных уровней в картине мира, их трансляции по вертикали и горизонтали, а, с другой стороны, о наличии базовой, инвариантной части в картине мира и ее переменных, вариативных частей. На вертикальном (диахронном) срезе при рассмотрении картины мира какой-либо национально-культурной группы релевантен исторический параметр. При этом неизменяем комплекс структурных черт картины мира (отчетливый национальный колорит), сохраняемых на протяжении достаточно длительного исторического времени и присущих всем членам национально-культурной группы.

На горизонтальном (синхронном) срезе реконструируется общая картина мира, впитавшая национально-культурное своеобразие картин мира всех народов на определенном этапе развития человечества. Постоянными в данном случае являются черты картины мира определенного исторического периода, повторяющиеся во множестве национальных картин.

В силу универсальности механизмов познавательной деятельности человека, всеобщности человеческого мышления, единства природы в целом, а также благодаря интеграции и трансляции человеческого опыта, становится возможным взаимопонимание различных народов, их успешная коммуникация происходит на основе разделяемых ими миропредставлений, то есть системы концептуальных универсалий. Одинаковые миропредставления (концептуальное единство человечества) порождает так называемые «бродячие сюжеты» в разных картинах мира.

Множество картин мира воплощают различные мировидения. В каждой самостоятельной сфере общественного сознания существуют особые средства мировосприятия. Итогом этого мировосприятия являются соответствующие картины мира. Картины мира, выработанные в различных формах сознания представляют собой инварианты картины мира. Целостный образ мира создается человеком при участии всех форм сознания – религиозно-мифологического, обыденного, научного, философского и художественно. Общая картина мира является результатом всей духовной активности человека.

Вопрос о создании единой картины мира путем синтеза ее вариантов или дополнительности ее инвариантов является наиболее дискутируемым как следствие того, что содержание картин мира может быть отображать не только целостное представление о мире, а также локальное или аспектное. «Редукция мира при создании глобального образа мира в специализированных отраслях духовного производства (наука, искусство и т.д.) проходит по двум параметрам – «экстенсивности» (отображение мира или его части) и «интенсивности» (отображение через определенную «сетку координат», имеющую всегда ограниченный характер). Объект общей картины мира есть мир в целом, вся объективная реальность, а не отдельная часть или аспект действительности» [Постовалова 1988:37].

Функции картины мира вытекают из природы и предназначения человеческой жизнедеятельности и мировоззрения человека, составной частью которого и является картина мира. Функционально картина мира интерпретирует, опосредует и генерирует все акты человеческого мировосприятия. А также служит ориентиром в мире человеческой жизнедеятельности. Картина мира как регулятив человеческой жизнедеятельности имеет широкое пространство обитания не только в сознании, но и психике, человеческом духе, во всем том, регулятором которого она является – в поведении людей, материально-чувственной практике, продуктах культуры и т.д. Взаимопонимание в обществе возможно только при условии общей системы миропредставления. Картина мира систематизирует индивидуальный и коллективный опыт. Модель мира предстает знаковым выражением (семиотическим воплощением информации) картина мира и определяется как «обобщенное отображение надсубъективного компонента картины мира в данной традиции, взятое в системном и операционном аспектах. При этом мир понимается как человек и среда в их взаимодействии или, что то же самое, как результат переработки информации о среде и о человеке» [Цивьян 1990:3].

Картина мира, сформированная в процессе оценивания субъектом результатов познания окружающей действительности, также понимается как совокупность мировоззренческих знаний о мире.

Оценивающая деятельность, реализуемая в ходе межличностного общения, является неотъемлемой частью социального бытия людей. Результатом этой деятельности является: отбор положительно оцениваемых представлений о наиболее значимых явлениях, фактах и процессах; упорядочение, систематизация, ранжирование социокультурных предпочтений и их аккультурация; выработка ценностной картины мира (ценностных ориентиров, разделяемых большинством людей). Эти ценности и представляют совокупность духовно-нравственных феноменов в каждой из сфер социокультурной жизни.

В пределах социума выделяют четыре уровня ценностей: общесоциальные, классовые, локально-групповые, индивидуально-личностные.

В связи с изменением условий социокультурной жизни, созданием новых предметов материальной культуры, появлением новых понятий, идей, изменением социальных отношений происходит своего рода переоценка ценностей – перераспределение элементов в личной ценностной картине мира. А.Арнольдов отмечает, что помимо исторических, категория ценностей имеет субъективные и объективные аспекты рассмотрения. Субъективность ценностей заключается в том, что они определяются самой личностью и представляют собой субъективно пережитое и закрепленное общественным развитие отношение личности к миру. Объективный характер содержания ценностей состоит в том, что они являются порождением объективных свойств природы и законов общественного развития [Арнольдов 1987:22-26].

Картина мира является исходным элементом не только мировоззрения человека, но и мировидения. Важное свойства картины мира как ядра мировоззрения заключается в ее космологической ориентированности (глобальный образ мира) и антропоморфичности. Она воспринимается ее носителями как смысловой двойник мира.

Поскольку картина мира ценностно ориентирована, она является регулятивом взаимоотношений человека с миром и культурным транслятором. Картина мира представляет собой диалектическое единство объективного и субъективного, статики и динамики, конечного и бесконечного, творческого и репродуктивного. Она наглядна, многомерна и целостна, многоуровнева по глубине проникновения в сущность мира [Постовлова 1988:45-57].

Существование множества картин мира, воплощающих различные мировидения и отдельные их стороны, является объективной необходимостью вследствие исключительной сложности объекта познания (то есть природы и бытия человека) и неоднородности самого субъекта восприятия.

Несмотря на возможность интеграции различных картин мира, общая картина мира не выводима из их суммы, так как фрагменты ее находятся в постоянном движении, одни отображены детальнее, чем другие и т.д. Причина заключена в бесконечности мира и незавершенности процесса познания.

Таким образом, картина мира, являясь гештальтом высоком степени сложности, имеет многоуровневую организацию, соединяя общечеловеческое и национально-специфическое, общее и индивидуальное, фундаментальное и исторически обусловленное, глобальное и частное.

 

1.9. Взаимодействие и взаимовлияние концептуальной и языковой

картин мира

 

Понятие «концептуальная картина мира» исследуется различными науками, каждая из которых рассматривает сущность данного понятия в рамках своих проблем и категорий. Лингвистика, где она получила название картины мира (Б.А.Серебренников, Г.В.Колшанский, Ю.Д.Арутюнова, В.И.Постовалова, Е.А.Кубрякова, Е.С.Яковлева), устанавливает связь картины мира и языка, изучает способы фиксации мыслительного содержания средствами языка. Язык не только является частью картины мира как одна из презентированных в сознании семиотических систем, но и служит основой для формирования языковой картины мира. В логике рассматривается сущность концептуальной системы в связи с проблемой фиксации в ней определенной информации (Р.И.Павиленис). В философии проблема картины мира изучается в контексте таких философских категорий, как индивидуальное сознание, мировоззрение, мышление, отражение и т.д. (Л.Витгенштейн, Г.А.Брутян, В.Т.Булыгина, Р.Ф.Абдеев, Э.В.Ильенков).

Проблематика когнитивной психологии все более ориентирована не столько на вербальные, сколько на предметные значения. Вслед за А.Н.Леонтьевым, образ мира понимается как отображение в психике человека предметного мира, опосредованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами, и поддающееся рефлексии [Леонтьев А.Н. 1983].

Концептуальная картина мира, являясь отображением в сознании окружающего действительного мира, создается при участии различных типов мышления (в том числе и невербального), что делает ее неизмеримо шире и богаче языковой картины мира [Серебренников 1988:6]. Концептуальная система – это динамическое образование, постоянно находящееся в состоянии развития и оперативной подвижности. Оно служит для обработки информации о мире и одновременно накапливает эту информацию в обобщенном виде [Уфимцева 1988:142].

Единицами концептуальной картины мира являются концепты, гештальты и идеальные сущности, не всегда имеющие обозначение в языке, – ментальный лексикон (lingua mentalis) в терминах когнитивной лингвистики, которая рассматривает вербализованные значения, отраженные в семантике языковых знаков.

Ф.Кликс определяет концептуализацию как понятийную классификацию [Кликс 1993:97]. В кратком словаре когнитивных терминов концептуализация понимается как «один из важнейших процессов познавательной деятельности человека, заключающийся в осмыслении поступающей к нему информации и приводящий к образованию концептов, концептуальных структур и всей концептуальной системы в мозгу человека» [Кубрякова и др. 1996:93]. Когнитологи рассматривают концептуализацию как процесс структурации знаний и возникновения разных структур представления знаний из неких минимальных концептуальных единиц. Каждый отдельный акт концептуализации представляет собой пример решения проблемы, в котором задействованы механизмы умозаключений, получения выводных данных (инференции) и другие логические операции. Процесс концептуалиации тесно связан с процессом категоризации: являя собой классификационную деятельность, они различаются по конечному результату и цели деятельности. Первый направлен на выделение неких минимальных единиц человеческого опыта, второй – на объединение единиц, проявляющих в том или ином отношении сходство, в более крупные разряды [Кубрякова 1992:4-38].

«Характер базовых когнитивных категорий, - указывает А.В.Кравченко, - является универсальным, и их содержание не зависит от того, на каком языке говорит человек, а определяется когнитивными факторами, на которых строится познавательная деятельность человека» [Кравченко 1997:11].

Согласно теории концептуальной системы, которая подробно развивалась Р.И.Павиленисом, «еще до знакомства с языком человек в определенной степени знакомится с миром, познает его; благодаря известным каналам чувственного восприятия мира он располагает определенной (истинной или ложной) информацией о нем, различает и отождествляет объекты своего познания. Усвоение любой информации о мире осуществляется каждым индивидом на базе той, которой он уже располагает. Образующаяся таким образом система информации о мире и есть конструируемая им концептуальная система как система определенных представлений человека о мире. Построение такой системы до усвоения языка есть невербальный этап ее образования. На этом этапе человек знакомиться с объектами, доступными непосредственному восприятию» [Павиленис 1983:101].

Концептуальная система, по мнению Р.И.Павилениса, характеризуется следующими свойствам:

1) последовательность введения концептов: имеющиеся в системе концепты являются основой для введения новых;

2) непрерывность конструирования концептуальной системы;

3) континуальность концептуальной системы: вводимый концепт интерпретируется всеми концептами системы, хотя и с разной степенью совместимости, что и обеспечивает его непрерывную связь со всеми другими концептами [там же:102].

Рассматривая роль языка в процессе формирования концептуальной системы, Р.И.Павиленис подчеркивает, что «естественный язык, символически фиксируя определенные концепты концептуальной системы мира, дает возможность, манипулируя на основе усвоения и по мере построения концепта <...>, манипулировать концептами системы. Это значит строить в ней в соответствии с фундаментальным принципом интерпретации новые концептуальные структуры, которые континуально, но опосредованно – через другие концепты и их структуры – соотнесены с концептами, отражающими актуальный познавательный опыт индивида» [Павиленис 1983:114]. Поскольку естественный язык сам по себе не является концептуальной системой, он, образно говоря, «вплетен» в эту систему, он служит для дальнейшего строения и символического представления содержания концептуальной системы» [там же: 117]. При этом не существует однозначного соответствия между единицей концептуальной системы – концептом и единицей языка – смыслом.

Концепт – это информация относительно актуального или возможного положения вещей в мире (т.е. то, что индивид знает, предполагает, думает, воображает об объекте мира) [Павиленис 1983:106]. Пищальникова В.А. отмечает, что концепт включает в себя и психологическое значение и личностный смысл [Пищальникова 1992:38].

Языковой концепт входит в качестве составного элемента в когнитивную структуру – концепт. Поскольку ядром этого образования является понятие (обобщение предметов некоторого класса по их специфическим признакам), а процесс оперирования понятиями неразрывно связан с употреблением языка, то это обусловливает наличие в концепте языкового компонента (тела знака), включающего, в свою очередь, фоносемантическую, экспрессивную, ассоциативную и другие составляющие. А так как понятие соотносится с некоторым предметом действительности, концепт включает и предметное содержание (референтная соотнесенность). Отсюда следует, что язык представляет часть концептуальной системы индивида, сама же языковая система служит средством построения и символического представления концептуальной системы.

Р.И.Павиленис полагает, что нет изоморфизма между концептуальной системой и ее языковым представлением в силу континуальности концептуальной системы и дискретности языка. Сами вербальные выражения скорее являются метками не непрерывном пространстве смысла [Павиленис 1983:115].

Сами по себе языковые выражения не имеют значения. Их содержание определяется содержанием концептуальной системы. Наша вербальная способность базируется на способности восприятия объектов и состояний мира. Проблема понимания языка/речи не существует вне проблемы понимания мира. Язык – это средство кодирования смыслов телами знаков, с помощью манипулирования языковыми единицами осуществляется манипулирование смыслами. Исследование сущности концептуальной системы невозможно без анализа сущности процесса понимания языковых выражений, репрезентирующих содержание концептуальной системы. Процесс понимания языковых выражений рассматривается в контексте отношений между мыслью, миром и языком. Процесс понимания, по мнению Р.И.Павилениса, «является процессом образования смыслов или концептов» [там же:101], причем проблема понимания языка не имеет смысла вне проблемы понимания мира. Осмысленность языковых выражений – это возможность построения структуры концептов с опорой на концептуальную систему, возможность интерпретации языковых выражений содержанием концептуальной системы воспринимающего.

Ученый наиболее полно отображает существенные компоненты концептуальной системы: это непрерывно конституируемая система информации (мнений и знаний), которой располагает индивид о действительном и возможном мире. Существенно то, что концептуальная система образуется не только в результате воздействия так называемой объективной действительности, она есть результат рефлексии как процесса самостоятельной работы мышления над структурированием своего содержания, причем процесса континуального [там же:280].

При всей индивидуализации содержания концептуальных систем люди понимают друг друга благодаря социализации концептуальной системы, которая осуществляется с помощью языка, и наличию интерсубъектной части в каждом компоненте концепта, обеспечивающей возможность коммуникации между носителями разных концептуальных систем.

Приведенное выше определение концептуальной системы не исключает и наличия в своей структуре концептов национального характера, поскольку каждый этнос располагает своей системой предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем. Мышление человека всегда этнически обусловлено. Поэтому понимание речевого произведения зависит не только от вербального, но и от исторического, социального, культурного и иных контекстов речевого произведения, которые в совокупности образуют культурологическую нишу.

Концептуальная система является по сути этнокультурной репрезентацией концептуальной формы мысли представителя того или иного лингвокультурного мира. Она формируется общими и фоновыми значениями индивида, социокультурной средой, всем ценностным опытом данной лингвокультурной общности и отвечает за планирование содержательной стороны мыслей.

Этнокультурная неповторимость индивида выражается в стереотипах, формируемых как единица социально-перцептивной деятельности и выполняющих важную функцию в воссоздании типичных этнокультурных характеристик. Модели мира отражают представления индивида об окружающей среде и включают все знания и убеждения, усвоенные индивидом в результате социализации.

Объективная действительность в многообразии существующих отношений и связей, фактов и событий, находит свое отражение в ментальном пространстве языке. Развиваясь в социуме, индивид с необходимостью присваивает некоторую часть надиндивидуального комплекса универсальных знаний. Кроме того, психическая деятельность индивида, безусловно, формируется под влиянием системы коллективных представлений о мире. Тем самым он приобщается к миру представлений и понятий, существовавших до него. Одновременно в содержании мышления индивида входит и опытное, и перцептивное знание. Поскольку структура любого знания индивидуальна, то присвоение социального знания  осуществляется путем интериоризации.

В структуре языка отражаются отношения между предметами и явлениями материального мира, которые существуют независимо от сознания человека и независимо от его общественных потребностей. Таким образом, знаковость, отражательный характер являются универсальными и для всех языков, что, впрочем, не исключает специфичность каждого из них.

Универсальные свойства картины мира обусловлены тем, что любой язык отображает в структуре и семантике основные параметры мира (время и пространство), восприятие человеком действительности, ненормативную оценку, положения человека в жизненном пространстве, духовное содержание личности и др. Национальная специфика проявляется уже в том, как, в какой степени и пропорции представлены в языках фундаментальные категории бытия (единичное и особенное, часть и целое, форма и содержание, явления и сущность, время и пространство, количество и качество, природа и человек, жизнь и смерть и др.). [Вежбицкая 1999; Шафиков 1996].

В более широком смысле категоризация – это процесс образования и выделения самих категорий, членения внутреннего и внешнего мира человека сообразно сущностным характеристикам его функционирования и бытия, упорядоченное представление разнообразных явлений через сведение их к меньшему числу разрядов или объединений, а также результат таксономической деятельности. Таким образом, категоризация – одно из ключевых понятий в описании познавательной деятельности человека, связанное с когнитивными способностями и системами в его когнитивном аппарате, а также с совершаемыми в процессах мышления операциями – сравнением, отождествлением, установлением сходства и подобия и т.п. [Кубрякова 1997].

Э.Рош и ее коллеги ввели понятие базового уровня категоризации – так был назван уровень, промежуточный между самым высоким (суперординатным) и нижним (субординатным или субкатегориальным) в иерархии категорий. По утверждению Э.Рош, человек оперирует при решении многих задач (т.е. не только в актах номинации, но и в актах классификации) концептами и названиями на этом промежуточном уровне [Rosch 1973; 1978; Rosch & Mervis 1975].

В лингвистике понятийные категории – это смысловые компоненты общего характера, свойственные не отдельным словам с системами их форм, а обширным классам слов, выражаемые в естественном языке разнообразными средствами. Понятийные категории рассматриваются безотносительно к способу выражения (лексическому, морфологическому, синтаксическому, прямому или косвенному, скрытому или явному). Их, как правило, признают универсальными категориями, отраженными большинством языков мира. Именно языковые универсалии (отношения между субъектом и предикатом, категория посессивности, оценки, определенности-неопределенности, множественности и др.) выступают как основа описания разнообразных и разносистемных в типологическом смысле  языков [Anderson 1983; 1991; Jackendoff 1983; 1996].

В.Гумбольдт в терминах своего времени описывал средства языковой концептуализации – фонетические, необходимые для создания звуковой оболочки слов и фразеологических единиц, и интеллектуальные, предназначенные для того, что необходимо различить и означить: «Это внутренняя и чисто интеллектуальная сторона языка и составляет собственно язык; она есть тот аспект (Gebrauch), ради которого языковое творчество пользуется звуковой формой, и на эту сторону языка опирается его способность наделять выражением все то, что стремятся вверить ему, по мере прогрессивного развития идей, величайшие умы позднейших поколений. Это его свойство зависит от согласованности и взаимодействия, в котором проявляющиеся в нем законы находятся по отношению друг к другу и к законам созерцания, мышления и чувствования вообще» [Гумбольдт 1984:100]. По мнению автора, законы языка – это «колеи, по которым движется духовная деятельность при языкотворчестве, или, привлекая другое сравнение, не что иное, как формы, в которых языкотворческая сила отчеканивает звуки» [там же: 100-101].

Современные семиотические, семантические, синтаксические, коммуникативные и когнитивные теории возникли на основе логического анализа языка (был сформулирован функциональный подход к выделению, определению, систематизации категорий языка). Грамматические категории определяются по их отношению к универсальным категориям логики: слово – к понятию и концепту, часть речи – к выполняемой ею логической функции и концепту, предложение – к умозаключению.

Разведение между собой языкового и смыслового значений, идущего от Г.Фреге [Фреге 1987; 2000], является важным концептуальным поворотом в направлении изучения общей проблемы значения. Разведение значения и смысла как понятийных категорий в значительной степени продолжает традиции языкового рационализма, представляя собой попытку как-то объяснить то, что в рамках системоцентрического подхода к языку объяснению не подлежит, а именно, как осуществляется связь между языком и миром.

Лексический состав любого языка и его грамматическая система не являются зеркальным отражением системы понятий, используемой в человеческом обществе, говорящем на нем. Носители разных языков членят объективную действительность по-разному, соответственно отражая в языке разные стороны описываемого объекта.

Развитие значения слова всегда имеет внутреннюю мотивировку, объясняемую актуальностью тех или иных условий, в которых закреплялись те или иные значения. Поэтому история слова неотделима от историко-культурного контекста. Все это приводит к тому, что национальные словари чрезвычайно отличаются друг от друга, а национальные языковые системы синонимов, языковых вариантов, антонимов, полисемантов и, тем более, омонимов проявляют яркий индивидуализм. Именно поэтому системы понятий в целом универсальны для человеческого опыта, но языковые системы глубоко оригинальны.

Проблемы интерпретации отношений между знаками и обозначаемыми объектами представлена семантическим треугольником американского исследователя Чарлза Кея Огдена и английского ученого Айвора Армстронга Ричардса, где имя (номинация) означает, именует вещь (денотат) и выражает понятие о вещи (десигнат). Десигнат/сигнификат/интенсионал соответствуют смыслу или значению знака в нашем сознании. Денотат/референт/экстенсионал обозначают тот предмет или ряд предметов «внешнего мира», который соответствует данному имени (знаку, слову, словосочетанию).

Понятие – не синоним имени. Понятие – это мысль, форма мышления. «Понятие» и «имя» принадлежат как бы двум разным «мирам». Имя как знак имеет два значения: смысл или сигнификат, и референт, или денотат. При трехчленном отношении «реалия – понятие – имя» каждый компонент этого универсального отношения номинации в конкретно-языковом ее воплощении обогащается признаками, характерными для членения мира в данном языке.

Соотношение между лексическим значением и понятием бывает различным, так как лексическое значение может быть шире понятия и включать в себя оценочный и ряд других компонентов, а может быть уже понятия в том смысле, что отражает лишь некоторые черты объектов, а понятия охватывают их более глубокие и существенные признаки. Кроме того, лексическое значение может соотносится с бытовыми представлениями об окружающей действительности, а понятия – быть связаны с научными представлениями о ней. Совмещение понятия и лексического значения наблюдается только у терминов. Лексическим значениям и понятиям противопоставлены концепты – единицы ментальных и психических ресурсов нашего сознания и информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека, содержательные единицы памяти всей картины мира, отраженной в человеческой психике.

Восприятие языкового знака актуализирует образную, понятийную, эмоциональную информацию, содержащую в концепте. И, наоборот, любой вид такой информации может быть ассоциирован со знаком [Пищальникова 1992:38]. Смысл понимается как образующая сознания, объединяющая визуальные, слуховые, видовые, вербальные и другие возможные характеристики объекта [Пищальникова, Герман 1999:12].

В последнее время все большее число исследователей связывает решение различных вопросов теории языкового значения и функционирования языка с изучением особенностей представления знаний в языке и, следовательно, с когнитивной деятельностью человека.

Между мыслью и словом лежит этап номинации, связывающий мир действительности с миром языка и устанавливающий корреляцию между предметом и выбранным для его номинации звуковым отрезком. В акте номинации получают название лишь те объекты, на которые направлена человеческая деятельность. Наделяя языковой знак значением, в котором выражается когнитивная дискретизация реальности, человек устанавливает и круг способов его употребления.

В основе словесно-знакового представления о предмете или явлении и их классах лежит, как правило, только один признак (при этом, не всегда самый существенный), который становится представителем всего класса предметов или явлений в его целостности. В этом проявляется универсальность механизма номинации – единичное становится представителем общего.

При этом сам процесс выделения такого признака при номинации и способ описания предмета или явления не определяются его свойствами, а целиком детерминированы культурой и наиболее значимыми ценностями, выработанными данным социумом. Последние, в свою очередь, обусловлены особенностями развития этой социолингвокультурной общности – бытом, традициями, географической средой и т.д.

Анализ языковых явлений помогает «вскрыть закономерности мыслительных процессов по распредмечиванию, структурации и категоризации свойств и функций вещей, образы которых перехватываются, останавливаются, фиксируются вербальными формами» [Коровкин 1997:17]. «Семантика слова, фиксируемая в словаре (ближайшее значение слова), вторична, производна по отношению к знанию о мире (дальнейшему значению) и в силу своей системной консервативности эволюционирует значительно медленнее своего источника. Развитие семантики слова есть деформация его значения под влиянием двух сил – расширяющихся знаний о мире и гносеологии, т.е. закономерностей познания мира. Сначала происходит изменение дальнейшего значения слова, потом элементы этого обогащенного значения проникают на уровень семантики и частично отражаются в изменении ближайшего значения. <...> Зарегистрированная языковой семантикой информация отражает незначительную часть знаний о мире, а в ряде случаев может отражать их искажению» [Караулов 1987:168-170].

В структуре языковых значений содержится интенсиональный компонент, направляющий использование языка и обеспечивающий общность восприятия мира в конкретных ситуациях общения. Таким образом, отношения между языковой формой и ее функцией отражают свойственную человеку концептуальную структуру и общие принципы когнитивной категоризации.

Изучение человеческого фактора в языке было подготовлено развитием теории номинации, в которой акты наречения «кусочков» действительности трактовались как продукт речемыслительного познания мира человеком. Но в современной лингвистике, антропоцентрической по своей сути, предметом исследования являются также вопросы «о мере воздействия человека на используемый им язык и о влиянии естественного языка на поведение и мышление человека, особенно в плане формирования его картины мира» [Кубрякова 1995:214-215]. Антропоцентризм является «отправной точкой теоретической и практической деятельности человека» [Колшанский 1990:86]. А.Вежбицкая говоря об антропо- и этноцентричности языкового значения, полагает, что оно отражает общие свойства человеческой природы, с одной стороны, и ориентированно на данный этнос, с другой [Вежбицкая 1996:5]. Выражаемые в языке значения складываются в единую систему взглядов, характерную для носителей языка, в своего рода философию: «Разные языки – это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а разные видения ее» [Гумбольдт 1985:312]. Как справедливо отмечает У.Чейф, описание любого языка невозможно без учета того, что делается в головах людей, и поэтому «в системе языковых названий <…> отражается склад ума не только носителя языка, но и в известном смысле и его языкового сообщества как особой этнической группы» [Кликс 1983:158]. То есть вербальная категоризация действительности в различных языках лежит за пределами языка, так как обусловлена общей практикой и отношением человека к предмету и явлению мира на определенной ступени овладения этим миром. По словам Х.-Г.Гадамера, «если всякий язык есть мировидение, то он обязан этим не тому, что он являет собой определенный тип языка» (в каковом качестве его и рассматривает ученый-лингвист), «но тому, что говорится и соответственно передается на этом языке» [Гадамер 1988:510].

Тем не менее, отмечается и другая точка зрения: «Картина мира, представленная в отдельном языке, является результатом познания и языкового оформления, но не является интерпретацией мира. Каждый отдельный язык представляет мир, но в принципе ничего не говорит об этом мире. Языковая картина мира поэтому не совпадает с мировоззрением соответствующего народа и не детерминирует мышление и поведение этого народа. <…> Язык, таким образом, открывает путь к вещам и является предпосылкой предметного мышления, но не препятствием для этого мышления» [Coseriu 1982:280].

Понятие языковой картины мира в лингвистику вводят неогумбольдтианцы, тем самым подчеркивая важность изучения языка не самого по себе, а в связи с его культурными функциями. Языковая картина мира в концентрированной форме выражает проблему «объединения в одной онтологии двух семиотически разнородных образований – языка и культуры» [Евсюкова 2001:37] Изучение языковой картины мира осуществляется также в рамках когнитивного подхода к языку, поскольку более успешная ориентация в мире возможна только на базе и с помощью когнитивных моделей, аккумулирующих прежний социальных и нынешний индивидуальный опыт. Языковая картина мира выступает в виде некоторой проекции концептуальных структур и их материального воплощения в языке, то есть представляет собой знаковый образ действительности [Апресян 1995б:351].

Языковая картина мира существует как часть более широкой и целостной картины мира, в ней зафиксирована специфическая для данного языкового коллектива схема восприятия действительности. Фундамент языковой картины мира составляют значения, «извлекаемые из языковых форм, а затем абстрагированные на этой основе» [Кубрякова 1988:143]. Субстратами языковой картины мира выступают языковые формы, то есть знаки, которые как члены семиотической системы являются двуплановыми и объединяют значения с телами знаков. По выражению Б.А.Серебренникова, «языковая картина мира содержит слова, словоизменительные и словообразовательные формативы и синтаксические конструкции» [Серебренников 1988:6].

В когнитивной лингвистике значение трактуется как фрагмент концептуальной информации, «квант опыта, подведенный под крышу знака» [там же:157]. Вербализованная часть знаний об объектах и составляет языковую картину мира. Иными словами, языковая картина мира представляет собой подсистему концептуальной картины мира, включающей те компоненты, с которыми соотнесены языковые знаки. Языковая картина мира понимается как особая система членения мира и его категоризации, как знание, зафиксированное в содержании языковых форм и национально-специфических способах их выражения.

Вопрос о том, каким образом язык членит реальность, в разные времена занимал центральное место в лингвистике. Отношения мысли и языка не симметричны, и язык нельзя считать лишь формой мысли. Если язык может быть описан вне всякой связи с мышлением, то мышление нельзя описать в отрыве от языка. Изучение языка «в самом себе и для себя» (Ф.де Соссюр), не учитывая при этом его творца, носителя, пользователя – человека, конкретную языковую личность – искажало его социальную природу. Обращаясь к теме человеческого фактора, лингвисты уже более не рассматривают язык в качестве некой абстракции, а исследуют его в тесной связи с человеком и его деятельностью в окружающем мире.

Язык – это система ориентиров, необходимая для деятельности в предметном мире. Объективная действительность познается индивидом через образ мира. Наше знание о мире неразрывно связано с нашим диалогом с миром, по выражению М.М.Бахтина [Бахтин 1986]. Соответственно коммуникация – это способ внесения коррекции в многомерный (ситуативный, фрагментарный или глобальный) образ мира.

Хотя языки соотносятся с одним и тем же объективным миром, расхождения в их семантических системах проистекают из различного опыта людей по освоению одного и того же мира, что находит свое выражение в различиях лексической и грамматической номинации явлений и процессов, в сочетаемости тех или иных значений, в их этимологии [Колшанский 1990:29]. В целом, язык не навязывает то или иное восприятие действительности, напротив, действительность неодинаково отражается в различных языках в силу нетождественных условий материальной и общественной жизни людей. Следовательно, нетождественность вербальной категоризации в разных языках является результатом нетождественности образцов социально значимых деятельностей, в рамках которых реальная действительность получает различное членение [Сорокин, Тарасов, Уфимцева 1982:7].

В глобальной языковой картине мира выделяются частные картины мира, каждая из которых отличается языковым своеобразием. В пределах языковой картины мира принято выделять наивную картину мира (подчеркивая донаучный характер языковой модели мира) как отражение обиходных представлений о мире. Первичная номинация – особое этническое видение окружающей действительности – является одним из фундаментальных признаков идеоэтнической парадигмы в современной философии языка. Языковая картина мира рассматривается как наивная в смысле ее противопоставления научной картине мира, при этом отмечается ее сложный характер, а отнюдь не примитивность по сравнению с научными представлениями [Апресян 1995б:351].

Наивная картина мира как факт обыденного сознания воспроизводится пофрагментно в лексических единицах языка. Лексические единицы характеризуются многозначностью и неопределенностью семантических границ. В то время как лексические единицы, обслуживающие научную языковую картину мира, стремятся к терминологичности и дефиниционности.

Каждый «мир» или «микромир» имеет специфические речевые сигналы, известные определенному кругу носителей языка. Наиболее четко сигналы многомирия, сигналы «конкретного» мира выражены в словах-концептах, в лексике и фразеологии, в пословицах, поговорках, крылатых словах и выражениях. Слова-концепты, каждое из которых, как правило, выступает в качестве имени семантического поля, служат сигналом «вхождения» в своеобразный языковой «мир» конкретного семантического поля. При этом наблюдается интересная и неслучайная связь многомирия и лексико-семантических законов. Сигналами того или иного мира могут быть и фонетические, ритмические, интонационные, синтаксические, текстовые показатели [Новикова, Черемысина 2000:41-47].

Следует иметь в виду, что не всякое знание вербализуется. По мнению Г.В.Колшанского, «язык выступает формой овладения миром, а не формой особого мира. Вот почему нельзя говорить отдельно о языковом третьем мире и отдельно о языковой картине мира» [Колшанский 1990:16]. Человек понимает не то, что позволяет ему язык, а вербализует субъективно актуальное для него в данной речевой ситуации содержание своей концептуальной картины мира. Поэтому понятие языковой картины мира должно включать кроме стереотипных способов языковой репрезентации мышления, принципиальную возможность вербализации любого содержания мышления.

Отсюда можно заключить, под концептуальной картиной мира понимается совокупность знаний, мнений, представлений о мире, которая отражается в человеческой деятельности, а также способы и механизмы интерпретации новых знаний. Языковая картина мира как составная часть концептуальной картины мира содержат помимо знаний о языке, информацию, дополняющую содержание концептуальной картины мира с помощью чисто языковых средств.

Существует проблема соотношения всеобщего и национального в языковой репрезентации мира, поскольку языковое членение мира отличается у разных народов. В процессе деятельности в сознании человека возникает субъективное отражение существующего мира. Человек осваивает язык так же, как и окружающую действительность; при этом наряду с логической (понятийной) картиной мира возникает и языковая, которая не противоречит логической, но и не тождественна ей. Иными словами, картина мира существует как модель, отражающая совокупность знаний и механизмы их получения и интерпретации.

Языковая картина мира как факт национально-культурного наследия «во многом обусловлена явлением идиоматичности – как внутриязыковой, так и межъязыковой, но не сводится к ней, так как представляет собой продукт речемыслительной деятельности, который вносит семантическое членение (mapping) в действительность, уникальное для любого языка [Телия 1988:175].

Представляется важным подчеркнуть, что наряду со специфическими особенностями, которые выражаются в фонетической, лексической, грамматической и семантической структурах языка, языковая картина мира характеризуется знаковостью и универсальным характером отражения действительности.

Для функционирования лексических единиц в речевой деятельности характерно своеобразие, определяемое не столько языковыми системными отношениями, сколько структурными компонентами концепта (смысла), которые детерминируют содержательную сторону функциональной системы смыслов. Поскольку в образовании последней определяющим является внелингвистическое знание, то языковую картину мира можно представить как совокупность репрезентантов фоновых знаний.

К особенностям языковой картины мира относится также и репрезентации мысли в синтаксических конструкциях, характерных для данного языка.

Языковая картина мира выполняет категоризирующую и регулятивно-оценочную роль. Ее содержание детерминировано определенным типом культуры, а образы стереотипичны для ее носителей. Она выполняет две основны функции – означивает основные элементы концептуальной картины мира и эксплицирует их средствами языка [Серебренников 1988:6].

Исследование концептуализирующей роли языка в его взаимосвязи с культурой, развитие идей В.фон Гумбольдта о языке как о способе видения мира связано с актуализацией проблематики «язык – культура», «язык – сознание», «язык – знание» в работах философов, психологов и лингвистов.

Вопрос о разграничении языковой и концептуальной картин мира рассматривается с позиции их взаимодействия и взаимовлияния.

Ю.Н.Караулов поддержал, изложенное Г.А.Брутяном, обоснование общей модели мира, включавшей концептуальную и языковую модели. Обе они представляли собой способ существования лексики в сознании носителя языка. Первая соотносясь с семантикой отражения, вторая – с лингвистической семантикой. Ю.Н.Караулов отмечал, что с лингвистической точки зрения за противопоставлением концептуальной модели мира и языковой стоит вечная проблема понятия и значения. Концептуальная модель мира, по Г.А.Брутяну, представлена в виде чувственной/эмоциональной и умственной/рациональной модели действительности, а языковая модель мира соединяет концептуальную/логическую и языковую модели. Ю.Н.Караулов, разделяя точку зрения Г.А.Брутяна, полагает, что основное содержание языковой модели мира полностью покрывает содержание концептуальной модели мира как инвариантной части модели мира, периферийные же участки существуют как национально-специфическое проявление [Караулов 1976:271-274].

Согласно теории лингвистической дополнительности Г.А.Брутяна, языковая картина мира, возникающая в процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей, в целом совпадает с логическим отражением мира в сознании людей. Это объясняется единством и универсальностью абстрактного характера человеческого мышления, единым категориальным аппаратом и единой биологической организации человека. Однако поскольку эта картина мира складывается в результате познавательной деятельности различных групп людей, обусловленной историческими, географическими и другими факторами, то в языковой картине мира сохраняются периферийные участки, в которых сосредоточена информация о мире, дополняющая и характеризующая общую картину мира, и варьирующаяся от языка к языку. Автор отмечает наличие областей взаимного пересечения и наложения концептуальной и языковой картин мира [Брутян 1973; 1976; см.: Колшанский 1990].

Е.С.Кубрякова полагает, что сфера языковой картины мира подчинена концептуальной картине мира. Приводя в качестве возражения тот факт, что мысль человека в акте номинации фиксируется в виде признанного обществом знака, и поэтому все, что получило наименование было вычленено человеческим разумом и «вошло в фонд знаний, разделенный другими людьми» [Кубрякова 1988:148]. Е.С.Кубрякова предлагает модель соотношения языковой и концептуальной картин мира, где сфера языковой модели мира изображается как подчиненная концептуальной модели мира. Внутри концептуальной картины мира выделяются две зоны языкового воздействия. В зоне языковой картины мира₁ (зона наложения языковой картины мира на концептуальную картину мира), язык оказывает непосредственное влияние на формирование концептов и понятий, облекая их в конвенциональную языковую форму [там же:145].

В зоне языковой картины мира₂ влияние языка опосредовано абстракциями, сформированными на основе знаний о свойствах знаков и их функционировании, нежели языковыми знаками как таковым. При категоризации и членении мира новый опыт и обозначение его отражения в когнитивной системе человека подводятся под привычные рубрики классификаций, то есть воспринимаются через призму привычных понятий и ономасиологических категорий [там же:146]. Языковая картина мира₂ является вследствие этого более сложной по сравнению с языковой картиной мира₁. Если продолжить метафору географической карты, то языковая картина мира₂ предстает как «карта, уже освоенная человеком, на которую нанесены государства, города и другие населенные пункты» [там же:171]. Различные классификации лексикона способствуют не столько упорядочению лексики, сколько воздействуют на процесс наречения действительности, подводя обозначаемую в данном процессе реалию под известную категориальную схему [там же:149].

Концептуальная картина мира представляет собой зону, освобожденную от языкового влияния, в которой концепты и другие абстракции приобретают невербальную форму [там же:146].

Таким образом, языковая картина мира формируется за счет существования двух зон – языковой картины мира₁ и языковой картины мира₂ (см.рис.1).

 

Рис. 1. Соотношение языковой и концептуальной картин мира

 

Главным семиотическим воплощением картины мира является язык. Языковые знаки «означают» не в силу того факта, что имеется прямая связь между знаками и внешним миром, а в силу того, что они соотносятся с человеческим опытом, образующим основу знания. Язык, аккумулируя человеческий опыт, знания и умения, превращает опыт индивида в коллективное достояние, интегрирует различные картины мира и транслирует их во времени. «Кумулятивная функция языка состоит в том, что он обеспечивает связь времен, являясь хранилищем коллективного опыта» [Костомаров, Верещагин 1990:10].

При анализе языковой картины мира рассматривается вопрос о влиянии языка, языковых категорий и отдельных единиц на способы категоризации, концептуализации и получение новой информации о мире. Языковая картина мира служит прежде всего целям выражения концептуальной картины мира и изменяется вместе с общей картиной мира, отражающей изменения в понимании мира человеком.

Языковая картина мира – «это неизбежный для мыслительно-языковой деятельности продукт сознания, который возникает в результате взаимодействия мышления, действительности и языка как средства выражения мыслей о мире в актах коммуникации» [Телия 1988:179]. Языковая картина мира организуется по законам языка, концептуальная картина мира – по законам физического мира, тем не менее они сопрягаются [Уфимцева 1988:138].

Языковая картина мира не имеет четких границ, поэтому ее место относительно концептуальной модели мира не определяется как периферия – это «информация, рассеянная по всему концептуальному каркасу» [Телия 1988:180, 177]. В то время как концептуальная картина мира характеризуется системностью и упорядоченностью.

Концептуальная картина мира приобретает национально-культурную специфику, в том числе благодаря тому, что язык окрашивает ее через систему своих значений и вербально-образных ассоциаций. Лексикон наиболее тесно связан с членением окружающей нас действительности. Появление новых единиц отражает фиксацию в языке изменений, происходящих в концептуальной картине мира, наиболее наглядно и очевидно демонстрируя сложное взаимодействие и переплетение концептуальной и языковой картин мира.

1.10. Влияние русскоязычной культуры на формирование

языковой картины мира осетин

 

Исторически сложившееся в России поликультурное пространство обусловливает появление новой коммуникативной парадигмы – поликультурной. Поликульутрный социум представляет собой пространство, в котором проживают люди разной этнолингвистической, религиозной и социоэкономической принадлежности. В поликультурных регионах большая часть населения является дву/многоязычной. Причем, кроме русского языка как средства межнационального общения многие владеют языками «соседствующих» этносов или этносов компактного совместного проживания.

Традиционно «диалог культур» и «диалог опытов» осуществляется в значительной степени благодаря знанию русского и иностранных языков.

Появление большого количества заимствований и неологизмов отразило возникновение новых условий в социально-политической, экономической, научно-технической сферах жизни и в области литературы и искусства, которые определили предрасположенность российского общества к принятию и широкому употреблению специальной иноязычной лексики. Как отмечает В.П.Крысин, со второй половины 80-х – начала 90-х годов ощущается открытая ориентация на Запад в области экономики, политической структуры государства, в сферах культуры, спорта, торговли, моды, музыки и др. Значительная часть населения России осознает себя частью цивилизованного мира [Крысин 2002:27].

К общему лексическому фонду народов России относятся слова, воспринятые в основном из русского языка или через его посредство. Заимствования из русского языка в подавляющем большинстве являются единственными наименованиями понятий, явлений, процессов, признаков и предметов.

Русский язык в силу внутриязыковых возможностей и внешнеполитических причин выполняет функцию языка межнационального общения. Он стал основным источником формирования общего лексического фонда народов России, в основе которого лежит процесс интернационализации.

Интернационализм в лексике – это явление более широкого охвата, чем заимствование. Интернационализируются чаще всего слова, обозначающие определенные понятия основных сфер человеческой деятельности, причем не играет роли, обозначают они понятия или явления национальной направленности или общие для нескольких народов, - важно какой вес им придается на современном историческом этапе.

В такой же степени в какой английский язык как средство международного общения под влиянием процессов глобализации приобретает территориальные особенности, в такой же степени русский язык в качестве средства межнационального общения не идентичен родному языку монолингва, а предстает как национальный вариант русского языка. За период контактирования осетинского и русского народов осетинский язык обогатился тысячами заимствований, что характерно для младописьменных языков, которые нуждались в пополнении общеупотребительного и терминологического фондов из-за отсутствия богатых литературных традиций.

В советский период в количественном отношении заимствования из русского языка превалировали над собственно неологизмами (кальками), образованными на базе ресурсов осетинского языка, в силу ряда причин: интенсивное развитие политической, экономической и культурной жизни республики было непосредственно связано с ролью России и русского языка как средства межнационального общения; бурный поток заимствований из русского языка был вызван необходимостью обозначить новые для осетинского народа явления, понятия и предметы; русский язык явился транслятором интернациональной лексики, новых термино- и словообразовательных элементов. Это был период становления осетинского литературного языка.

Под влиянием русского языка в осетинском происходит развитие и изменение значений слов, некоторых элементов структуры предложения. Словарный состав осетинского языка постоянно развивается и обогащается путем развертывания внутренних возможностей морфологического, синтаксического и семантического словообразования. При этом не происходит нарушения национальной специфики осетинского языка, заимствования оформляются согласно фонетическим и морфологическим нормам осетинского языка, таким образом, развитие осетинского языка осуществляется по своим внутренним законам. Заимствование/ калькирование из русского языка является стимулирующим фактором развития национальных лексических и структурно-грамматических средств.

Осетины с древнейших времен находились в тесных отношениях со славянскими племенами [Кулаев 1956; 1957]. Исторические данные свидетельствуют о большом политическом и культурном влиянии древней Руси на народы юга России и Кавказа. Монгольское нашествие временно прервало осетинско-русские контакты.

Осетинский и русский языки относятся к индоевропейской семье языков. Внутри индоевропейских языков осетинский язык принадлежит к иранской, а русский – к славянской группе языков. В осетинском и русском языках многие слова восходят к общеиндоевропейским корням: æрвад «брат», тайын «таять», рæйын «лаять», тавын «топить», фынк «пена», дыууæ «два», мад «мать», дæс «десять», мæн «меня», æз «я» (древнерусское аз) и т.д. К числу древнейших заимствований из русского языка в осетинский относятся такие слова, как: Уырыс/Урус «Русь», (через татаро-монгольское посредство), уырыссаг «русский», Мæскуы «Москва», фæз «площадь» (древнерусское пажа), бæлас «дерево» (древнерусское белястна), чиныг «книга». Некоторые собственные имена: Уырыс (имя), Уырыстæ (фамилия), Петр, Петя, Пета, Петка «Петр», Басил, Сандыр, Лексо, Лекса, Сандро, Алыксандыр [Кулаев 1957:246].

Процесс заимствования из русского языка в осетинский начался, по-видимому, еще до монгольского нашествия. Слабый в начальный период, он стал более активным после присоединения Осетии к России. В период присоединения Осетии к России во II-й половине XVIII века была создана первая осетинская графика на основе церковно-славянского письма – кириллицы. В 1818-1825 годах была предпринята попытка создания осетинской письменности на основе грузинской графики – хуцури. Но и этот алфавит оказался неудачным. В 1844 года русский академик А.Шегрен в основу осетинской письменности положил русский гражданский алфавит, введенный Петром I. В том же году была издана первая осетинская грамматика А.Шегрена с кратким осетинско-русским и русско-осетинским словарем.

Заимствование русских слов проходило двумя путями – устным (благодаря общению осетин с русскими) и письменным в период после 1917 года. Не было практически ни одной области, где бы не отмечались заимствования из русского языка [Кулов 1957; Гуриев 1962; Галазов, Исаев 1987]. В бытовой сфере появились такие слова, как:

1. названия предметов домашнего обихода – бедра «ведро», тас «таз», стъол «стол», скъапп «шкаф», къамод «комод», лампæ «лампа», ронкъа «рюмка», боцкъа «бочка», тъахтин «тахта», табуреткæ «табуретка», кушеткæ «кушетка, диван»;

2. названия предметов одежды и обуви – палто «пальто», кофтæ «кофта», юбкæ «юбка», касинкæ «косынка», къурткæ «куртка», къалос(тæ) «калоша», батинкæ(тæ) «ботинок», сандали(тæ) «сандали», туфли(тæ) «туфля», валинкæ(тæ) «валенок»;

3. названия текстильных изделий – бйаз «бязь», кæсæмир «кашемир», фанел «фланель», марли «марля», кружæва «кружева», прастина «простыня», накидкæ «накидка», крепдешин «крепдешин», лент «лента»;

4. названия продуктов питания – хлепа «хлеб», картоф «картофель», къабуска «капуста», пъамидор «помидор», баклажан «баклажан», кабачок «кабачок», гроха «горох», антоновкæ «антоновка», клубникæ «клубника», лимон «лимон», апельсин «апельсин», гранат «гранат»;

5. названия пищевых продуктов и блюд – кас «каша», борс «борщ», блин(тæ) «блин», жаркой «Жаркое», къурупа «крупа», сухари(тæ) «сухари», катлет «котлета», гарчицæ «горчица»;

6. название кондитерских изделий – къафет «конфета», пирожнæ «пирожное», марожнæ «мороженое», вареннæ «варенье», торт «торт», кекс «кекс», бисквит «бисквит»;

7. название рыб и рыбных продуктов – валергæсаг (валер) «форель», сардзан «сазан», силодкæ «селедка», тъаран «тарань», килькæ «килька», белугæ «белуга»;

8. название напитков – цай «чай», къофи «кофе», какао «какако», лимонад «лимонад», коньяк «коньяк».

В области сельского хозяйства появились такие слова, как: трактор «трактор», комбайн «комбайн», молотилкæ «молотилка», культиватор «культиватор», сепаратор «сепаратор», инкубатор «инкубатор», сара «сарай», пъадвал «подвал», пец «печь», пъол «пол», плета «плита», стъарапил «стропила», рекæ «рейка» и т.д.

В области связи и путей сообщения появились новые слова: пост «почта», адрис «адрес», писмо «письмо», тилифон «телефон», соса «шоссе», вагон «вагон», станцæ «станция», поезд «поезд», вагзал «вокзал», шпъалы «шпала», релс «рельс», автобус «автобус», транспорт «транспорт».

В области торговли и бытового обслуживания были заимствованы слова: базар «базар», армукъа «ярмарка», магазин «магазин», ларек «ларек», киоск «киоск», колбаса «колбаса», спичка «спичка».

В области обучения и образования вошли в употребление заимствования из русского языка: университет «университет», техникум «техникум», факультет «факультет», студент «студент», чиныг «книга», съола «школа», кърандас «карандаш», тетрад «тетрадь», пъеро «перо», ручкæ «ручка», мел «мел», чернила «чернила», резинкæ «резинка», циркуль «циркуль», кисточкæ «кисточка».

В области административно-официальной лексики появились слова: къопи «копия», оригинал «оригинал», папкæ «папка», къæнцылар «канцелярия», къантор «контора», кабинет «кабинет», клей «клей», суд «суд», къамис «комиссия».

Многочисленные заимствования отражали новые явления общественно-политической жизни (парти «партия», кълас «класс», идейæ «идея», республикæ «республика», милицæ «милиция», коммунист «коммунист», революци «революция», парламент «парламент», агитаци «агитация», забастовкæ «забастовка», пъæлицæ «полиция»), военной организации (афицер «офицер», булкъон «полковник», инæлар «генерал», акъопп «окоп», къазарма «казарма», лейтенант «лейтенант», майор «майор», гарнизон «гарнизон», военкомат «военкомат», гилдз «гильза»), финансово-экономических отношений (банк «банк», кассæ «касса», вексыл «вексель», къазна «казна», квитанцæ «квитанция», капекк «копейка»).

Появились новые способы обозначения меры веса, длины, измерения времени: пут «пуд», базман «безмен», меркъа «мерка», сардзин «сажень», четверт «чертверть», сикъунд «секунда», минут «минута», суткæ «сутки» сотнæ «сотня», милуан «миллион», гектар «гектар», метр «метр», километр «километр», килограмм «килограмм», грамм «грамм», гектар «гектар».

Источником формирования терминологии различных отраслей знания также служили заимствования из русского языка: в научно-технической сфере (хими «химия», биологи «биология», техникæ «техника», фабрик «фабрика», завод «завод», станок «станок», инженер «инженер», мотор «мотор», зубилæ «зубило», кабель «кабель», индустри «индустрия», электрон «электрон», атомон бомбæ «атомная бомба», экономон географи «экономическая география»), в медицинской сфере (дохтыр «доктор», фелсыр «фельшер», лечъыр «лекарь», афтек «аптека», медик «медик», медикамент «медикамент», инфекци «инфекция», инфаркт «инфаркт»), в лингвистической сфере (фонетикæ «фонетика», лексикæ «лексика», морфологи «морфология», синтаксис «синтаксис», суффикс «суффикс», префикс «префикс»), в сфере литературы и искусства (литературæ «литература», поэзи « поэзия», прозæ «проза», драматурги «драматургия», комеди «комедия», трагеди «трагедия», музыкæ «музыка», оркестр «оркестр», театр «театр», оперæ «опера») и других.

Фразеология значительно обогатилась за счет структурно-семантических калек (адæмон хæдзарад «народное хозяйство», адæмон тæрхондон «народный суд», æвгъæддон хæдзар «родильный дом», гæрзифтонг тыхтæ «вооруженные силы», мад-хъæбатыр «мать-героиня», мидбæсты хæст «гражданская война»), нырыккон афон «настоящее время», а также полукалек или гибридных образований (аивадон литературæ «художественная литература», адæмон артист «народный артист», авторон бар «авторское право», дæлдондзог лодкæ «подводная лодка», къулы газет «стенная газета»). Калькировались русские поговорки и выражения: мах уынджы бæрæгбон уыдзæн «будет и на нашей улице праздник»; æнæ фыдæбонæй ницы ис «без труда ничего нет»; цы байтауай, уый æркæрддзынæ «что посеешь, то пожнешь»; туас голладжы æмбæхсæн нæй «шило в мешке не утаишь»; булкъæй хрен адджындæр нæу «хрен редьки не слаще».

Под влиянием русского языка наметилась тенденция к терминообразованию на базе специализации одного из значений общепотребительного слова (цавд «тот, кто ударил»  ® «удар» (действие) ® лингв. «ударение»; хауæн «место падения» ® лингв. «падеж»; уидаг «корень» ® лингв., мат. «корень») произошло переосмысление архаизмов и историзмов (æхсин «госпожа, барыня» ® «хозяйка»; скъæрæг «погонщик» ® «шофер»), расширилась семантическая структура слов (стъæлф «пятно» ® «точка»; фарс «бок, сторона» ® «страница»), появились слова, обозначающие абстрактные понятия (аив «красивый» ® аивдзинад «красота», аивад «искусство»; иртасын «различать, выделять» ® «исследовать» ® иртасынад «исследование»).

Как отмечает Т.А.Гуриев, осетинский язык испытал продолжительное влияние со стороны кавказских языков в дописьменный период. Он характеризуется значительным количеством лексических заимствований, передаваемых в процессе общения. Пока влияние русского языка на осетинский осуществлялось по устным каналам, оно приводило к лексическим заимствованиям или же к толкованию или описанию значений русских слов. Только появление письменных источников информации вызвало интенсивный процесс калькирования: æвзагзонынад «языкознание», хикритикæ «самокритика», дардмæуынындзинад «дальновидность», æвзагзонынад «языкознание», киноаивад «киноискусство», ныхмæ архайд «сопротивление (букв. «действие против кого-либо»), адæмон хицауад «демократ» (букв. «народная власть»), армдарæн «покровительство» (букв. «держание под крылом, ладонью») [Гуриев 1962:18-24].

В случаях функциональной и семантической тождественности русизмы имеют преимущественное хождение по отношению к конкурирующим осетинским наименованиям (заимствованные названия месяцев – январь, февраль, мартъи, апрель, май и т.д. по отношению к исконным – тъæнæн, æртам, тæргæн, хуымæн, зæлдæн и т.д.) или вытесняют их из употребления (цалцæг ® ремонт, сахар ® город, фæранк ® тигр, тути ® попугай), что является закономерным проявлением тенденции к интернационализации лексики [Тамерьян 1996].

В качестве ведущей тенденции семантической адаптации справедливо признается тенденция к установлению однозначных отношений между понятием и знаком, предполагающая смысловое и/или стилистическое разграничение заимствованных и исконных слов. После заимствования из русского языка в значении «предмет домашнего обихода» слова стъол слово фынг («круглый низкий столик на трех ножках») стало употребляться, главным образом, в переносном значении «яство, угощение» [Гуриев 1962:65-66].

Уже третье десятилетие обсуждается вопрос об употреблении в осетинском языке вежливой формы местоимения «ты» (сымах) и обращении по имени-отчеству, причем даже в русском оформлении (например, Къайтыхъо Къамболатович). Подобная форма обращения встречается не только в устной, но и в письменной речи [Гуриаты 2003].

Х.А.Таказов полагает, что это неправомерно, поскольку в осетинской традиции принято обращаться к собеседнику независимо от возраста и положения на «ты» и по имени [Тахъазты 1983]. Другой точки зрения придерживаются Т.А.Гуриев и Л.Б.Моргоева [Гуыриаты 2003; Моргуаты 2004].

Дело в том, что в соответствии с традиционным этикетом осетин практически отсутствовали ситуации общения старших и младших. В современном обществе в условиях развития функциональных стилей осетинской речи официально-деловая, научная, учебно-научная и т.д. коммуникация, даже в пределах этнического сообщества, требует соблюдения этикета (вербального и невербального), который регламентирует общение старшего и младшего (по возрасту, положению, должности, ученому званию). Показателями происходящих процессов является вариативность способов обращения по имени-отчеству – Харум Алиханович, Харум Алиханы-фырт («сын»), Алиханы-фырт Харум – или же переход на русский язык для передачи конвенциональных речевых формул.

Стандарты речевого поведения осетин как этикетные, так и неэтикетные являются отражают стереотипные ситуации в сознании носителей языка. Представленный в этноречевых стандартах ментальный код, аккумулирует общекультурные понятия и кросс-культурные стереотипы, поскольку осетинское мировосприятие подвергается как русскому, так и инокультурному влиянию.

Таким образом, наиболее очевидные изменения в лексике осетинского языка происходят не только за счет заимствований, главным образом, из русского языка, но также за счет развертывания собственных потенциальных возможностей – переосмысления значений осетинских слов, создания неологизмов на базе оригинальных лексических и словообразовательных средств.

Наличие общего политико-экономического, культурного и научного пространства, вызвавшее усиление коммуникативных взаимодействий, в том числе межкультурных, привело к общности базовых знаний о мире. Возросла плотность информационных потоков, поступающих по русскоязычному каналу. В результате этих процессов русский язык явился не только средством и способом приобщения к новым знаниям, но также стимулом внутриязыкового развития.

 

ВЫВОДЫ

 

1. Сознание – это высшая, свойственная лишь человеку форма отражения действительности, способ его отношения к миру и самому себе, возникшая в процессе деятельности и опосредованная языком. Как сложная система оно состоит из четырех сфер – телесно-перцептивной, логико-понятийной, эмоционально-аффективной и ценностно-мотивационной.

Выделяют четыре формы сознания – семиотическое, орудийно-предметное, кинетико-проксематическое и языковое/речевое сознание. Дифференцируют понятие «универсального» сознания и частные понятия языкового, когнитивного, знакового, метаязыкового сознания и т.д.

2. Реальный мир отражается в сознании человека как образ конкретной культуры, отображающий в психике человека предметный мир.

Предполагается наличие бытийного, рефлексивного и духовного слоев сознания. Образ сознания, понимаемый как совокупность представлений личности о конкретном явлении реального, подразделяется на две части – умственную и чувственную.

Составляющими образа сознания являются биодинамическая ткань движения и действия, чувственная ткань образа, значение и личностный смысл, которые образуют структуру индивидуального сознания.

Модель образа сознания представляется в виде психосемиотического тетраэдра, включающего предметное содержание образа, чувственную ткань значения; слово (знак), чувственная ткань слова (знака); личностный смысл, чувственная ткань личностного смысла.

Сознание человека существует в виде ментальных образов, доступных наблюдению в интроспекции только для субъекта сознания, и в овнешнениях этих ментальных образов – продуктах, результатах деятельности.

3. Традиционное сознание этноса практически гомогенно. Оно составляет комплекс культурных представлений, связанный с этнической картиной мира. Национальный язык рассматривается как ядро знакового сознания. Языковое сознание детерминировано культурой этноса. Центральная зона культуры является основой этничности. В основе мировидения лежит система предметных значений, стереотипов и когнитивных схем. Традиционное сознание основывается на этнической картине мира и проявляется как своеобразие видения окружающего мира и моделей поведения.

В результате кросс-культурного исследования составлены культурные карты Северной Осетии и России, основанные на стереотипах культурных представлений. Национальный менталитет проявляется как своеобразие видения личностью окружающего мира и специфика реагирования личности на этот мир, выражаемая в стереотипах поведения, типичных для данной культуры, стереотипах принятия решения, в традициях и обычаях. Национальный характер является частью менталитета как интегральной характеристики личности.

Поскольку представления о стереотипах национального характера, входящих в языковую картину мира, отражают связанные со словами культурные представления и традиции, межкультурное исследование дало возможность сравнить черты характера осетин, русских и англичан.

Диалог культур в сознании билингвов представляет собой общение образов сознаний разных культур в рамках одного сознания. Целостная картина мира осетин-билингвов и русских-монолингвов не является сугубо этнической; она представлена двумя зонами культуры (без учета инокультурных влияний) – осетинской и русской. Языковая картина мира осетин-билингвов получает двуязычное воплощение.

4. Языковое сознание понимается как совокупность структур сознания, в формировании которых были использованы социальные знания, связанные с языковыми знаками.

Языковое сознание – это многоаспектное явление, рассматриваемое в широком и узком смысле – как отражение объективного мира в двухстороннем знаке и как отражение специфической языковой структуры в подсознании носителя языка.

Феномен языкового сознания обнаруживается через следующие функции: отражательную, нормативную, ориентировочно-селективную, интерпретационную и регулятивно-управляющую.

Языковое сознание билингва представляет собой гибридную структуру, совмещающую две знаковые системы. При этом более поздняя система встраивается в уже существующую, внедряясь в языковое сознание индивида. При формировании билингвального сознания сосуществуют, находясь в некоторых взаимоотношениях, две языковые картины мира.

5. Образ мира как достояние индивида многообразен. Он является продуктом переработки перцептивного, когнитивного и аффективного опыта, функционирует на разных уровнях осознаваемости при обязательном сочетании знания и переживания и лишь в неполной мере поддается вербальному описанию.

Образ мира представляет собой сложную иерархическую систему, характеризующуюся целостностью, системностью, актуальностью, субъективностью, неполной экспликацией, континуальностью, динамичностью и недоступностью полному восприятию.

Выделяются две формы образа мира – ситуативный (фрагментарный) и внеситуативный (глобальный).

Различают инвариант образа мира – абстрактные модели, описывающие общие черты в видении мира носителями одной культуры, и вариант образа мира – индивидуально-личностное видение мира в зависимости от социальных, культурных, профессиональных, этнических, языковых и прочих различий.

6. Проблемы взаимоотношения объективной действительности, языка, мышления, познания и культуры на современном витке развития науки рассматривается с позиций антропоцентризма, предполагающего исследование языковых феноменов в тесной связи с человеком, его мышлением и различными видами духовно-практической деятельности.

Современная лингвистика уделяет все больше внимания мировидению, свойственному тому или иному народу. Под влиянием языка человек членит мир, организует и систематизирует фрагменты внешнего и внутреннего мира путем формирования понятий и лексических значений. На мыслительные и языковые процессы решающее влияние оказывают такие факторы, как 1) общественно-исторические условия развития языкового коллектива; 2) факторы психического характера (ассимиляция, ассоциация, апперцепция); 3) языковой материал прошлых эпох; 4) взаимодействие с другими языками.

7. Картина мира, являясь гештальтом высокой степени сложности, имеет многоуровневую организацию, соединяя общечеловеческое и национально-специфическое, общее и индивидуальное, фундаментальное и исторически обусловленное, глобальное и частное.

Картина мира ценностно ориентирована, она является регулятивом взаимоотношений человека с миром и культурным транслятором. Картина мира представляет собой диалектическое единство объективного и субъективного, статики и динамики, конечного и бесконечного, творческого и репродуктивного. Она наглядна, многомерна и целостна, многоуровнева по глубине проникновения в сущность мира.

Существует множество картин мира, воплощающих различные мировидения и их отдельные стороны. Тем не менее, общая картина мира не выводима из их суммы, так как фрагменты ее находятся в постоянном движении. Причина заключена в бесконечности мира и незавершенности процесса познания.

Этническая картина мира представляет собой присущий членам этой культуры взгляд на внешний мир, их концепцию природы, себя и общества. Этническая картина мира меняется с течением времени и в разные периоды жизни этноса. Картина мира этноса кристаллизуется вокруг «центральной зоны», содержащей этнические константы, а также ценности и верования данного общества в свернутом виде. Центральная зона культуры является основой этничности, внутренним стержнем, который определяет гибкость культурной традиции и подвижность границ этнических групп.

8. Главным семиотическим воплощением картины мира является язык. Язык, аккумулируя человеческий опыт, знания и умения, превращает опыт индивида в коллективное достояние, интегрирует различные картины мира и транслирует их во времени.

Языковая картина мира представляет собой подсистему концептуальной картины мира, включающей те компоненты, с которыми соотнесены языковые знаки. Языковая картина мира понимается как особая система членения мира и его категоризации, как знание, зафиксированное в содержании языковых форм и национально-специфических способах их выражения.

Под концептуальной картиной мира понимается совокупность знаний, мнений, представлений о мире, которая отражается в человеческой деятельности, а также способы и механизмы интерпретации новых знаний. Языковая картина мира служит прежде всего целям выражения концептуальной картины мира и изменяется вместе с общей картиной мира, отражающей изменения в понимании мира человеком.

Языковая картина мира не имеет четких границ, поэтому ее место, относительной концептуальной модели мира не определяется как периферия. В то время как концептуальная картина мира характеризуется системностью и упорядоченностью.

Появление новых единиц отражает фиксацию в языке изменений, происходящих в концептуальной картине мира, наиболее наглядно и очевидно демонстрируя сложное взаимодействие и переплетение концептуальной и языковой картин мира.

9. Влияние русского языка на формирование языковой картины мира осетин, обусловленное наличием общего политико-экономического, культурного и научного пространства, вызвало усиление коммуникативных взаимодействий, в том числе межкультурных, привело к общности базовых знаний о мире. Возросла плотность информационных потоков, поступающих по русскоязычному каналу. В результате этих процессов русский язык явился не только средством и способом приобщения к новым знаниям, но также стимулом внутриязыкового развития.

Стандарты речевого поведения осетин как этикетные, так и неэтикетные являются отражением представлений о стереотипных ситуациях в сознании носителей языка. Представленный в этноречевых стандартах ментальный код аккумулирует общекультурные понятия и кросс-культурные стереотипы, поскольку осетинское мировосприятие подвергается как русскому, так и инокультурному влиянию.

Наиболее очевидные изменения в лексике осетинского языка происходят не только за счет заимствований, главным образом, из русского языка, но также за счет развертывания собственных потенциальных возможностей – переосмысления значений осетинских слов, создания неологизмов на базе оригинальных лексических и словообразовательных средств.

ГЛАВА II. ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ В УСЛОВИЯХ ДВУ/МНОГОЯЗЫЧИЯ

 

2.1. Методы изучения языкового сознания

 

Исследование вербальных ассоциаций имеет давнюю научную традицию. Первая классификация типов семантических связей принадлежит Аристотелю, выделившему универсальные принципы установления связей между словами, образами, объектами по сходству (внутреннему или внешнему), по противопоставлению, по пространственной или временной смежности и связь между причиной и следствием. Сам термин «ассоциация» впервые появился у Дж.Локка, который считал, что существуют ассоциации только по смежности, а ассоциации по сходству являются производными от них [Овчинникова 1994]. Ассоциация как универсальный тип связи стала предметом изучения многих наук.

Подробное описание ассоциативного эксперимента как исследовательской и диагностической процедуры, описание вербальных ассоциаций и типов ассоциативных экспериментов приводится Д.С.Палермо и Ф.Крэймером [Палермо 1966; Cramer 1968]. Ассоциативный эксперимент широко используется психологами и психиатрами для изучения психики личности, установления законов мышления, прогнозирования результатов эксперимента, исследующего овладение языковым материалом, и для многих других целей. В центре внимания исследователей оказались семантические характеристики отдельного слова. Изучение семантических свойств слова – одно из наиболее разработанных направлений в исследовании вербальных ассоциаций [Слобин, Грин 1976; Deeze 1965; Anglin 1970; McNeill 1970; Ervin-Tripp 1973].

Фундаментальным трудом в данной области является монография Дж.Диза «Структура ассоциаций в языке и мышлении». Дж.Дизом впервые экспериментально установлена и интерпретирована корреляция семантических и ассоциативных характеристик слова. Дж.Диз «делает попытку свести воедино психологический и лингвистический анализ ассоциаций, описывает разработанный им новый метод анализа ассоциативной структуры и завершает книгу ассоциативным словарем, который, по его мнению, представляет собой особый вид когнитивного словаря» [Залевская 1990:18].

Для исследования глубинных структур Дж.Диз применяет свободные ассоциации, поскольку они наименее зависимы от контекста и в то же время коренным образом связаны со значением слова. Анализ распределяемых ассоциативных реакций на слово-стимул позволил Дж.Дизу дать определение ассоциативного значение как некоего представления значения слова в сознании носителя языка. Значение работ Дж.Диза состоит в создании нового метода исследования ассоциаций как способа отражения психологической структуры значения слова – он выявил взаимозависимость между значением слова в языке и ассоциативными связями слова в сознании носителя языка. Дж.Дизом доказано, что дистрибуция реакций на исходное слово отражает структуру ассоциативного значения слова, при этом им выявлены основы для классификации значения – объединения и противопоставления.

И.Энглин, изучая развитие внутреннего лексикона человека, выявил, что организация слов у ребенка идиосинкретична, тогда как у взрослых группировка слов осуществляется в зависимости от принадлежности слова к понятийной категории. И.Энглин рассматривает два пути развития значения слова у ребенка – процесс генерализации (усвоение первоначально семантически[ различий между малыми группами cлов и позже – широких классов) и дифференциации (усвоение сначала самых общих различий между словами, затем – постепенное сужение объемных классов), предполагая, что эти процессы осуществляются параллельно. Объединение слов в группы, по его наблюдению, происходит по тематическому принципу [Anglin 1970].

Э.Эрвин-Трипп, изучавшая порождение высказывания при помощи ассоциативного эксперимента, подтверждает значимость ассоциативных структур, выражающих субъектно-объектные отношения. Такая минимальная ассоциативная структура задает смысловые направления некой ситуации, которая «разворачивается» в высказывании. Полученные ею данные доказывают зависимость синтаксических конструкций и слов в высказывании от особенностей и закономерностей ассоциативного процесса, поскольку «ассоциативные структуры <…> эксплицируют скрытую предикацию высказывания» [Ervin-Tripp 1973:153].

Основной задачей исследования Г.Поллио было выявление специфики вербально-когнитивной структуры, которая обеспечивает базу ассоциативного поведения человека, на основе методики семантического дифференциала Ч.Осгуда [Pollio 1966].

Отечественная лингвистика (И.А.Бодуэн де Куртэне, Л.В.Щерба, С.Д.Кацнельсон, Н.В.Уфимцева, Ю.Н.Караулов, Г.С.Щур), психолингвистика (А.А.Залевская, Т.Н.Наумова, А.М.Шахнарович, Т.М.Рогожникова, А.П.Стеценко), этнопсихолингвистика (А.Н.Баскаков, Е.М.Верещагин, А.Н.Крюков, Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов) и лингвокультурология (И.Э.Клюканов, А.И.Титова, А.А.Залевская, И.Н.Горелов, Н.И.Береснева) внесли значительный вклад в изучение вербальных ассоциаций.

Объективные данные о единицах ментального лексикона человека и характере связей между ними могут быть получены с помощью целого ряда психофизиологических методик (метода семантического радикала, ассоциативного эксперимента, эксперимента на свободное воспроизведение с применением субъективного шкалирования, методом классификации, прайминга и др.).

С помощью психофизиологических методик возможно выявлять сформировавшиеся в прошлом опыте человека системы связей, разграничивать «ядро» и «периферию» отдельной системы, измерять степень семантической близости между ее элементами, прослеживать динамику связей внутри исследуемой системы или между элементами двух систем, исследовать семантические признаки на осознаваемом и неосознаваемом уровнях. Данные методики позволяют обнаружить связи, проявляющиеся при идентификации слов, но не затрагивают процессов поиска слов в памяти.

Ассоциации являются эффективным способом изучения содержания сознания: изучение ассоциаций дает возможность раскрыть содержание сознания таким образом, который невозможен при других способах, использующих язык. Ассоциативный эксперимент является эффективным инструментом для исследования памяти, лексикона, механизмов порождения и восприятия речи, изучения национально-культурной специфики языкового сознания.

Ассоциативный эксперимент не требует специальной аппаратуры и допускает массовость эксперимента. В ходе ассоциативного эксперимента слово-стимул «выступает как импульс, «запускающий» процесс активации в сети и приводящий в предречевую готовность значительный ее участок, в результате чего испытуемый вербализует один из находящихся в предречевой готовности узлов» [Караулов 1993:250]. При предъявлении слова-стимула испытуемый попадает в ситуацию, сходную с той, в которой находится слушающий (читающий) при восприятии первого слова какого-то нового высказывания, никак не связанного с предыдущим контекстом и не обусловленного коммуникативной ситуацией. Этап идентификации воспринимаемого слова является обязательным в обоих случаях, он предваряет дальнейшие действия человека. Реакции, полученные от испытуемых, позволяют судить о том, какие признаки слов-стимулов оказались для них наиболее актуальными и вызвали активацию соответствующих связей в лексиконе.

Главным преимуществом ассоциативного эксперимента является то, что он прост и удобен в применении, может проводиться с большой группой испытуемых одновременно, «дает надежную лингвистическую и психологическую информацию», являясь «удобной формой для выявления каких-то ассоциативных группировок, особенностей культурной, профессиональной, социальной дифференциации языка, инструментом социологического, социально-психологического исследования» [Сахарный 1989:94]. «Испытуемые работают со значением в «режиме употребления», что позволяет выделить и некоторые неосознаваемые компоненты значения» [Петренко 1997:76]. Ассоциативная техника отражает как когнитивные структуры, стоящие за языковыми значениями, так и индивидуальные особенности испытуемых, их личностные смыслы, но последующая статистическая обработка позволяет выделить какие-то аспекты, инвариантные для всей группы испытуемых.

«Испытуемому предъявляется изолированное слово с заданием реагировать на него либо словом, первым пришедшим в голову при предъявлении слова-стимула (свободный ассоциативный эксперимент), либо словом, природа которого каким-то образом ограничена экспериментатором, например, по частеречной принадлежности (направленный ассоциативный эксперимент)» [Залевская 1990:10].

Таким образом, различают два вида ассоциативных экспериментов:

1) свободный ассоциативный эксперимент, в котором предлагают отвечать словом-реакцией, первым пришедшим в голову при предъявлении слова-стимула, ничем не ограничивая ни формальные, ни семантические особенности слова-реакции;

2) направленный ассоциативный эксперимент, в котором экспериментатор некоторым образом ограничивает выбор предполагаемой реакции, задавая дополнительные инструкции.

Свободный ассоциативный эксперимент позволяет изучать связи между словами в группах. Для изучения психологического значения слова необходимо дать возможность индивиду отвечать свободно. «Это особенно важно, когда мы пытаемся отойти от изучения «просто слов» и сконцентрироваться на пропозициях, которые проявляются при изучении связей между словами, как в свободных ассоциациях. Они, в свою очередь, раскрывают психологические репрезентации в значении слова» [Szalay, Deese 1978:6].

Вербальная ассоциация, «понимаемая как перцептивно-смысловой процесс, организуется сетью различных, разноуровневых связей, содержание которых формируется разнообразными признаками и схемами. В зависимости от установок и решаемых задач они могут активироваться в разных направлениях; иерархия установок определяет иерархию стратегий, и, отсюда, «маршрут» от S к R» [Доценко 1999б:10]. Вербальная ассоциация предполагает следующие операции: восприятие слова-стимула (S), осмысление его и соотнесение с другой словесной единицей – словом-реакцией (R).

В теории ассоциаций единицей анализа признается ассоциативная структура – два объекта, между которыми существует ассоциация. Минимальной ассоциациативной структурой является пара слов стимул-реакция: S ® R. Стрелка между ними показывает направление ассоциативной связи. На одно слово-стимул может быть получена целая цепочка слов-реакций, в которой все предыдущие реакции оказываются дополнительными стимулами для последующих. Промежуточные стимулы как бы направляют процесс ассоциирования, при этом в цепочке, строго говоря, ассоциативно связаны только смежные слова [Овчинникова 1994]. По своему содержанию эта структура ассоциативная, ментальная, а по форме исходного и конечного компонентов – языковая. На основе всевозможных группировок ассоциативных пар, объединенных по разным основаниям, и раскрывается внутренняя структура ассоциативного процесса» [Доценко 1999б:8].

Результаты ассоциативных экспериментов представляются преимущественно в форме ассоциативных норм [Леонтьев А.А. 1977]. Ассоциативные нормы – это наиболее стандартные для данного социума слова-реакции на заданное слово-стимул. Термин «ассоциативные нормы» стал широко известен после публикации результатов свободного ассоциативного эксперимента Г.Кентом и А.Розановым на материале специально составленного списка из 100 слов с 1000 взрослых носителей английского языка [Kent & Rosanoff 1910].

Ассоциативные нормы составляются на основе данных свободного ассоциативного эксперимента. При этом фиксируется, как правило, первая реакция на слово-стимул. Набор реакций, полученных на один стимул, упорядочивается по частоте: первую позицию занимает реакция, вызванная у большинства участников ассоциативного эксперимента, последнюю – реакция, упомянутая одним или несколькими участниками эксперимента. Таков упорядоченный по частности набор реакций на стимул называется ассоциативным полем стимула. В центре ассоциативного поля находятся частотные реакции, а на периферии – единичные.

Количественная характеристика ассоциации отражает силу связи со стимулом, т.е. вероятность возникновения реакции. Способом оценки вероятности ассоциаций является энтропия распределения реакций, появившихся у носителей языка на заданный стимул.* Ассоциативные нормы определяют тот стандарт, в котором отражены актуальные для сознания носителей языка особенности семантики исходного слова-стимула. На основе ассоциативных норм исследуются как семантические, так и формальные характеристики слова-стимула, а также закономерности стратегий ассоциирования, типы связей между единицами лексикона, качественная характеристика которых представлена типологией ассоциативных реакций.

Слово как знак являет собой единство тела знака и значения. При этом именно значение представляется идеальной формой существования предметного мира, его свойств, связей и отношений. А.А.Леонтьев, рассматривая значение как своего рода «общественную субстанцию», т.е. мысленное отражение внешнего предмета, которое не проявляется непосредственно в материальной форме знаков, а реализуется лишь в механизме их взаимозамены, отмечает, что при такой подходе «мысленное отражение», т.е. эквивалент языкового значения не может быть детерминирован потенциальными возможностями взаимозамены знаков. Психологическая природа семантических компонентов значения определяется системой этих взаимозамен, т.е. системой противопоставлений слов в процессе их употребления в деятельности [Леонтьев А.А. 1977:11].

Ассоциативное значение понимается как потенциальное распределение реакций на некоторое слово-стимул. А.А.Леонтьев отмечает важность получения значимого распределения от группы испытуемых, когда наличие большого числа ответов на одно слово-стимул дает распределение, максимально приближающееся к потенциальному. Более того, для изучения структуры значения наиболее перспективно распределение ответов в текстах на свободные ассоциации [там же:29].

Свободный ассоциативный эксперимент позволяет выявить национально-культурную специфику образов мира носителей разных культур, поскольку ассоциативное поле слов-реакций на определенное слово-стимул представляет собой форму овнешнения значения, существующего в сознании типичного носителя данной культуры.

С помощью массового ассоциативного эксперимента возможно очертить круг культурно-значимых понятий, выяснить системность знаний, определяемую этническими стереотипами поведения носителей той или иной культуры. При этом системность знаний не всегда осознается каждым носителем культуры, поскольку принадлежит коллективному бессознательному.

Ассоциативные нормы, полученные в результате массового эксперимента, представляют собой богатейший материал для исследования в области лингвистики, лингвокультурологии, психолингвистики и психологии. Ассоциативные нормы представляют специфический для данного языка и культуры «ассоциативный профиль» лексических единиц [там же]. Наиболее частотные ответы мало подвержены влиянию социально-профессиональных, культурных и половозрастных факторов. Что же касается субъективных ассоциаций, связанных с какими-то словами, то они «создают своего рода эмоциональный ореол вокруг слова, предопределяя его восприятие тем или иным носителем языка. Эти ассоциации часто возникают независимо от собственной семантики слова и от экспрессивно-стилистической значимости, присущей ему в общенародном языке» [Шмелев 1973:247].

В основу составления ассоциативных словарей положены различные принципы. Данные ассоциативных экспериментов классифицируются по разным основаниям – логическому, психологическому, лингвистическому, семантическому. Выделены ассоциативные грамматические связи слов в ассоциативном поле: синтаксические, словообразовательные, падежные (ассоциативная грамматика); установлено широкое распространение оценочной функции. Ассоциативная грамматика – «грамматика речевой деятельности, в ней нет правил, но есть прецеденты и предпочтения» [Караулов 1999а:21-35]. В отечественной психолингвистике все чаще обращаются к рассмотрению чувственного и умственного аспектов содержания психического образа: слова в ассоциативной статье отражают логическое знание и логическое знание с аксиологической компонентой; перцептивные знания и перцептивные знания с эмоционально-чувственной компонентой [Тарасов 1997].

В настоящее время существуют ассоциативные словари и тезаурусы английского и большинства европейских языков. Собраны ассоциативные нормы ряда языков народов России и СНГ (украинский, белорусский, латышский, киргизский, казахский, бурятский, калмыцкий и др.). Первый «Словарь ассоциативных норм русского языка (на материале 200 слов-стимулов)» был издан в 1977 году под редакцией А.А.Леонтьева. С 1994 по 1998 год издавался «Русский ассоциативный словарь» (РАС), составляющий первую и основную часть Ассоциативного тезауруса русского языка, моделирующего вербальную память и языковое сознание «усредненного» носителя русского языка. Во вступительной статье подчеркивается, что теоретическая и практическая значимость исследований ассоциаций вообще и типичных для данного коллектива, в частности, огромна. Это обусловлено тем, что словарь «сформирован на основе материалов в ходе массового эксперимента, что позволит рассмотреть его как важный источник лингвистической и паралингвистической информации; эти материалы <…> позволяют выявить «культурную» специфику словарных единиц – те побочные и нерелевантные семантические связи, которыми характеризуется то или иное слово; мощный инструмент социологического и социально-психологического исследования, позволяющего судить о ментальном климате, характерном для наших испытуемых, сопряженном с широким социально-психологическим контекстом, о возможных изменениях, продиктованных существующими оценками себя и окружающих, а также о возможном отношении к вещному миру, предопределяемом сегодняшними установками; данные РАС можно использовать и в медицине: о многих психических заболеваниях свидетельствует распад узуальных ассоциативных связей» [Русский ассоциативный словарь 1994:71].

Построение классификации реакций на слово-стимул представляет значительные трудности, так как стратегии реагирования непосредственно не наблюдаемы. Тем не менее, типология ассоциаций основывается на двух принципах, разграничиваемых достаточно условно:

-                           на отношении реакции к слову-стимулу;

-                           на стратегии ассоциирования, определяющей тип реакции, которая возникает у испытуемого.

На основе анализа межъязыковых сопоставлений ассоциативных норм были выявлены типы «универсальных референтов» («universal referents»), благодаря которым строятся ассоциативные связи в любом языке:

1) тип связи «существительное + прилагательное»/«прилагательное + существительное», при котором слову-стимулу приписывается признак, качество. Такой тип связи определяется как перцептуальный референт;

2) субъект-объектная связь между словом-стимулом и реакцией имеет определение объектного или функционального референта;

3) связь стимула и реакции, отражает некое понятие, концепт, причем по отношению друг к другу. Слово-стимул и реакция являются либо синонимами, либо гиперонинами. Это концептуальный референт, при котором устанавливается субъект-предикатная связь;

4) антонимичная (и другие координативные связи) связь между стимулом и реакцией, получившая название дайменционального референта [Moran 1966].

А.П.Климентко полагает, что словесная организация представляет собой небольшие семантические группы, объединенные в микросистемы, которые, в свою очередь, образуют тематически классы. В такой словесной организации переплетаются семантический и сигматический (отношения знака к действительности) принципы классификации. Лексическая система многомерна, но вместе с тем и размыта. Размытость выражается в нетождественном отражении ее в сознании носителей языков и, одновременно, в возможности различения степени близости между словами [Клименко 1974:29]. Автором были выделены такие типы реакций, базирующиеся на внешних формальных признаках сходства стимула и ответа, и ассоциаты, отражающие внутренние, содержательные связи (парадигматические, тематические, синтагматические, реминисцентные). Содержательные виды ассоциаций при этом являлись доминирующими [там же].

Парадигматические реакции – это реакции, принадлежащие к той же части речи, что и слово-стимул, отличающиеся от него не более чем одним семантическим признаком. Парадигматические реакции появляются в силу осознания испытуемыми семантического сходства и противопоставления в рамках лексической системы языка, а также способности стимула и реакции к взаимозамещению в некотором тексте [McNeill 1966].  Наиболее детальная классификация парадигматических связей представлена Т.И.Доценко на материале реакций подростков [Доценко 2000]. Под синтагматическими реакциями понимаются реакции, которые принадлежат к иной, чем слово-стимул, части речи и образуют с ним грамматически оформленное словосочетание. Соотношение синтагматических и парадигматических реакций зависит от того, к какой части речи принадлежит слово-стимул, от синтаксической структуры языка испытуемых и т.д.

И.Г.Овчинникова предлагает разграничить парадигматические и тематические ассоциации как реакции, отражающие автоматизированные операции логического мышления (включения в категорию, отождествление и противопоставление) и реакции, закрепляющие частотные, ситуативные, объектные и другие предметные «нелогические» связи» [Овчинникова 2001].

Парадигматико-синтагматическая классификация не охватывает всего многообразия реакций, вне ее оказываются единичные и случайные реакции, которые не могут быть охарактеризованы обозначенными правилами при анализе экспериментального материала.

А.А.Залевской был добавлен импликативный тип связи, который отражает логическую структуру мышления за счет отношений в предложении и логическом суждении [Залевская 1978]

В.Н.Крушевский систематизировал типы ассоциативных связей, подразделив их на внутрисловные и межсловные. Последние, в свою очередь, делятся на непосредственные и опосредованные. Внутри непосредственных связей реакции разграничиваются по сходству и сменности, опосредованные классифицируются на основании реакций, вызванных представлением о предмете, действии, качестве или по связям между вещами [Крушевский 1983].

Наличие разных типов ассоциаций является показателем глубины ассоциативного процесса. Если двигаться по оси от глубинных ассоциаций к поверхностным, то по мере продвижения «вверх» выявляются две ступени в иерархии уровней внутреннего лексикона: глубинный (тематические ассоциации с дальними и ближними связями) и поверхностный (семантические ассоциации с парадигматическими и синтагматическими связями; формально-семантические и формально-звуковые ассоциации) [Доценко 1998:61].

Характер ассоциаций определяется также и индивидуальными особенностями субъекта ассоциирования объемом: его информационной базы, вербальным и невербальным опытом, особенностями памяти и мышления, уровнем языковой компетенции и т.п.

Стратегии ассоциирования характеризуют глубину проникновения индивида в структуру слова, его связи, соотношение с референтом. Признаки, актуализируемые носителем языка на разных уровнях осмысления, одновременно включаются в процесс поиска другого слова и функционируют как взаимодействующие.

Вопрос о направленности ассоциативных связей был поднят Дж.Миллером в связи с организацией лексической памяти [Miller 1969].

Н.И.Кулакова использовала в качестве стимулов «бывшие» реакции с тем, чтобы выяснить, насколько симметрично (или асимметрично) соотношение в парах «стимул – реакция». Иными словами, рассматривался вопрос о том, насколько типично для «бывшей» реакции вызвать «бывший» стимул. Симметричность, частичная симметричность или асимметричность соотношения двух слов в паре «стимул – реакций» указывает на силу связи между ними в сознании носителей языка. Были выявлены обязательный, вероятный, но не обязательный и маловероятный типы связей. Связи между асимметричными парами оказываются однонаправленными (векторная направленность), между симметричными – двунаправленными (зеркальная направленность). Автор делает вывод о том, что «носитель языка бессознательно оценивает положение каждого компонента в структуре значения слова» [Кулакова 2000:52].

Частотность ассоциаций определенного типа отражает как индивидуальные особенности носителя языка, так и значимость стратегии установления связи стимула с другими словами в определенной ситуации ассоциативного текста.

Влияние способа предъявления стимула на ход ассоциирования существенно для изучения взаимосвязей единиц в ментальном лексиконе. Первоначально различия в ассоциациях на устный и письменный стимулы признавались незначительными [Палермо 1966]. Между тем отмечается влияние формы проведения эксперимента (устной, устно-письменной, письменной) на количественные и качественные особенности ассоциаций. В количеством отношении устное и письменное ассоциативные поля одного и того же стимула противопоставляется как гомогенное и гетерогенное. Устно-письменный вариант эксперимента считается промежуточным, поэтому он включает в себя признаки гомогенности и гетерогенности [Доценко 1999а].

Таким образом, свободный ассоциативный эксперимент является одной из наиболее разработанных и эффективных методик для анализа единиц ментального лексикона и принципов его организации. Совокупность множества ассоциативных реакций, полученная в массовом эксперименте, отражает разнообразные стратегии вербального ассоциирования. Реакции, объединенные по разным основаниям в группы и подгруппы, демонстрируют существующие типы ассоциативной связи. Вербальные ассоциации имеют слабую зависимость от контекста, но в то же время фундаментально связаны со значением. Ассоциативные исследования ориентированы на выявление различий в национальных образах мира.

 

2.2. Сравнительно-сопоставительный анализ ядра языкового

сознания осетин

 

Изучение ментального лексикона человека осуществляется в рамках нескольких направлений – когнитивной психологии, когнитивной лингвистики и психолингвистики.

С позиций когнитивного похода ментальный лексикон трактуется как система, отражающая в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах и выполняющая сложные функции, связанные как со словами, так и со стоящими за ними структурными репрезентациями энциклопедических знаний [Кубрякова и др. 1996:97-99; см.:Aitchison 1987; Garman 1990; Caroll 1994].

Однозначное толкование содержания понятия «лексикон» фактически отсутствует. Под ним понимается словарь значимых элементов [Slobin 1971], механизм переработки когнитивной информации [Osgood 1980], компонент грамматики [Emmorey & Fromkin 1988], хранилище значений декларативного типа [Levelt 1989], хранимые в памяти значения и формы слов [Garman 1990], репрезентация слов в долговременной памяти человека [Carrol 1994], индивидуальный словарный запас [Баранов, Добровольский 1996] и пр.

А.А.Залевская понимает под лексиконом лексический компонент речевой организации человека, интерпретируя его вслед за Н.И.Жинкиным, как «систему кодовых переходов и кодов»: «лексикон должен иметь многоярусное строение со сложной системой внутриярусных и межъярусных связей, а основания для организации единиц более или менее «глубинных» ярусов должны различаться по степени их доступности для вербализации» [Залевская 1990:71].

Лексикон является динамической, постоянно переорганизуемой системой. В основе упорядочения лексикона лежат языковые параметры, являющиеся основанием для группировки и противопоставления единиц индивидуального лексикона и определяющие специфику его функционирования. А.А.Залевская трактует лексикон как одно из средств формирования информационного тезауруса индивида, поскольку слово в психолингвистике изучается как средство доступа к единой информационной базе человека – «памяти с многосторонними связями между воспринятыми через все сенсорные модальности (зрение, слух и др.) знаниями разных типов и увязываемыми с ними эмоционально-оценочными переживания» [Залевская 1996:29].

Таким образом, лексикон естественного языка толкуется как более или менее объективированная таксономическая система, в основе которой, независимо от типа языка, лежит относительно последовательная классификация мира на предметно-событийные сущности. Лексикон – это сложное, динамическое, многоярусное, иерархичное образование. Хранящее разнообразную информацию о предметах и явлениях, процессах окружающей действительности и отношениях между ними.

Существует большое количество теорий устройства, формального и семантического строения лексикона, имеющих большое значение для изучения проблем обработки и переработки языковых знаний, процессов соотнесения слова с лексикализацией структур знания, вербализацией разных концептов. «В то же время исследования по структурации лексикона, по типам представленных в нем отношений и связей, по формирующимся здесь более крупным разрядам слов (лексическим полям, категориям, фреймам и т.п.) требуют зачастую специальных экспериментов, что способствует выработке совместных научно-исследовательских программ по изучению лексикона в рамках когнитивной науки» [Кубрякова 1996:97-99].

Фактически о сетевой модели лексикона впервые упоминает Ч.Осгуд. Сетевая модель организации лексикона не является строго иерархичной [Carroll 1994]. Концепция данной модели соотносится с динамическими моделями семантической памяти [Солсо 1996]. «С каждый узлом семантических сетей в долговременной памяти человека связаны сведения, ассоциативно с ним вместе возбуждаемые, следовательно, при определении места какого-либо понятия из долговременной памяти одновременно «вытаскиваются» все известные сведения и факты, с данным понятием связанные» [Залевская 1985:150-171].

Представления о модульном характере лексикона связано с понятием модуля как автономной области знания для переработки специфического типа информации с ограниченным доступом к другим типам информации. В соответствии с этой концепцией языковое и энциклопедическое знания индивида составляют отдельные модули [Bierwisch 1981; Langacker 1989; Taylor 1995a; 1995б]. Впрочем, М.Шварц полагает, что семантическая часть ментального лексикона не является изолированным модулем, поскольку доступ к информации, находящейся в семантической памяти, осуществляется через визуальный, тактильный и акустический входные каналы [Schwarz 1995].

Концепция лексикона как динамической функциональной системы, самоорганизующейся вследствие постоянного взаимодействия между процессом переработки и упорядочения речевого опыта и его продуктами была разработана А.А.Залевской [Залевская 1977].

В некоторых лингвистических работах излагается понимание лексикона с позиций полевого подхода [Щур 1974; Караулов 1976]. Полевой подход «обеспечивает одну из возможных платформ для выявления принципов организации лексикона» [Залевская 1977:70]. Ассоциативное поле строится при наличии какого-либо элемента (объединителя некоторой группы слов), являющегося внешним по отношению к полю, а связи слов осуществляются по линии установления общей, пересекающей части в их лексических значениях.

Поле наиболее чувствительно к изменениям внешнего мира: оно способно развертывать и изменять свои границы, сохраняя при этом инвариантную часть, при каждой актуализации.

Поле как «способ отражения действительности» [Караулов 1976:269] имеет историко-генетическую, социальную и индивидуальную обусловленность. Под историко-генетической обусловленностью понимается его национальная специфика. Социальная и индивидуальная обусловленность внутри одной языковой общности, как показывает большое число ассоциативных экспериментов, колеблются в зависимости от социальной, территориальной, профессиональной принадлежности испытуемых, их возрастного и образовательного статуса.

Среди многочисленных трактовок поля заметную роль приобрела интерпретация поля как психического явления. По мнению Г.С.Щура, трактовка поля как психического явления затруднена в силу того, что различные ассоциативные поля имеют неодинаковую природу: ассоциации обусловлены не только психическим, но и индивидуальным опытом человека. В основе объединения элементов, рассматриваемых как поле, лежит общий дифференциальный признак, что свидетельствует о понимании роли инвариантности в языке. Элементы ассоциативного поля не обладают таким признаком, поскольку оно представляет собой интуитивное отражение структурно-функционального подхода к явлениям языка, который на разных этапах рассматривался как системный, групповой [Щур 1974:95].

Ассоциативное, семантическое, смысловое и понятийное поля как группы слов основаны на принципах, отражающих различные свойства лексического состава языка. Ассоциативное поле фактически интегрирует другие виды полей, каждое из которых отражает один или несколько аспектов организации лексикона человека [Залевская 1977:70]. Ассоциативное поле, «будучи онтологически отражением структур мысли, может рассматриваться как характеристика индивидуума, среднего носителя языка, воспринимающего действительность» [Караулов 1976:176].

Под ассоциативным полем понимается полный набор ассоциативных реакций (ассоциатов) к некоторому исходному слову. Группировка ассоциатов по видам их связи с исходным словом, по мнению А.А.Залевской, демонстрирует структуру ассоциативного поля, показывая соотношение различных секторов поля с точки зрения их «весомости» для исследуемой группы испытуемых. Сопоставление семантической структуры исходных слов-ассоциатов позволяет выявить признаки исходных слов, послужившие основанием для актуализации различных видов интервербальных связей [Залевская 1977:52].

Ассоциативные поля исходных слов-стимулов рассматриваются как модель сознания, содержащая набор правил оперирования знаниями (вербальными и невербальными), принятый в определенной культуре. Полученные ассоциативные поля служат базой для анализа содержания образов языкового сознания в рамках данной этнической культуры. Ассоциативная организация связей репрезентирует модель хранения знаний в памяти человека.

Слово признается единицей лексикона и средством доступа к информационной базе человека. Формальные (звуковые, графические), грамматические, семантические признаки, а также их комбинации служат параметрами для поиска слов в памяти.

Тем не менее, М.Гарман полагает, что лексикон состоит из компонентов значений, находящихся в системных отношениях с хранимыми формами слов [Garman 1990]. Другие авторы в качестве единицы лексикона называют лемму, связывая ее с нефонологической информацией, включающей прагматические и стилистические условия ее использования [Kempen & Huijbers 1983; Levelt 1989].

К числу направлений исследования специфики значения как достояния индивида (параметрический, признаковый, прототипный, ситуационный) относится ассоциативный подход. Понятие ассоциативного значения сформировалось в ходе поисков специфической внутренней структуры, глубинной модели связей и отношений, которая складывается у человека через речь и мышление, лежит в основе «когнитивной организации» его многостороннего опыта и может быть обнаружена через анализа ассоциативных связей слова [Залевская 1999:105; Deese 1965].

Выделение ассоциативных признаков базируется на тезисе об ассоциативном характере человеческого мышления. Исследования показывают, что функционирование слов в индивидуальном сознании носителей языка обусловлено ассоциативными связями между словами (построением ассоциативных полей), а ассоциативные связи между словами формируются на основе мыслительных операций с приписываемыми им признаками [Залевская 1980:17].

В структуре лексического значения выделяют когнитивное и прагматическое содержание [Никитин 1988]. Когнитивный план, представляющий собой ментальный образ действительности, объективен. Прагматический план, отражающий субъективное восприятие мира, проявляет отношение говорящего к этому миру. Оба плана содержания взаимодействуют в большинстве лексических значений. Даже прагматически нейтральное слово способно приобретать прагматическое значение в конкретном контексте.

При описании структуры когнитивного значения с позиций полевого подхода условно выделяется ядро и периферия, между которыми не существует четких границ. Ядро лексического значения составляет интенсионал, а периферию (околоядерное пространство) – импликационал [там же:61]. В ядерное содержание признака входят родо-видовые семы: гиперсема/архисема – это родовая часть, а гипосема – это видовая часть или дифференциальный признак [там же].

Вероятностная сторона содержания признака, называемая импликационалом, включает в себя сильную часть (большая вероятность их импликации на основе данного интенсионального содержания) и слабые признаки (меньшая вероятность их импликации). Сильные признаки называют также жестким импликационалом и относят к ним всякого рода коннотации (оценочные, эмоциональные, стилистические оттенки значения, которые могут быть найдены в словарной дефиниции). Слабые признаки являются чисто ассоциативными [там же:65].

Сильные и слабые ассоциативные признаки базируются на ассоциациях разных рода – стереотипичных и свободных [Красных 1998:141]. Стереотипные ассоциации апеллируют к какому-либо прецедентному феномену в результате культурной общности носителей языка и закрепляются в виде фрейм-структур (конвенциональность, типичность фрейма), а свободные (индивидуальные, единичные) ассоциации не связаны с прецедентными феноменами и основаны на личном опыте.

Ассоциативные признаки составляют наиболее свободную, варьирующуюся часть значения или его импликационала. Они прагматичны по своей природе, так как «отражают связанные со словом культурные представления и традиции, господствующие в данном обществе, практику использования соответствующей вещи и многие другие внеязыковые факторы» [Апресян 1995а:67].

Прагматический аспект значения понимается в широком смысле как отражение любого типа связи значения с окружающей действительностью, включая ситуацию и условия общения. Ассоциативные признаки вариативны в зависимости от контекстных употреблений слова и особенностей коммуникативной ситуации, поскольку они присутствуют в значении слова как некие валентности, или «пустые позиции для заполнения» [Никитин 1988:63]. В процессе развития языка контекстные реализации ассоциативного признака могут становиться существенными и постепенно переходить в основное значение.

В сознании людей наименования группируются в ассоциативные поля, «которые у каждого человека свои и по составу наименований, и по силе связей между ними» [Сахарный 1989:93]. Ассоциативное поле представляет собой фрагмент вербально-семантической сети, или лексикона человека. Термин «идиолексикон» был введен в научный обиход А.А.Залевской [Залевская 1977:9].

Ассоциативное поле слова-стимула, получаемое в результате ассоциативного эксперимента, – «это не только фрагмент вербальной памяти человека, но и фрагмент образа мира того или иного этноса, отраженного в сознании «среднего» носителя той или иной культуры, его мотивов и оценок и, следовательно, его культурных стереотипов» [Уфимцева 1996:140].

На базе данных, полученных в результате обработки материалов ассоциативного эксперимента, составляются словари, позволяющие выявить слова, составляющие ядро лексикона или языкового сознания. Оно состоит из ассоциатов, имеющих наибольшее количество связей с другими словами в ассоциативно-вербальной сети. Интерес для исследования представляют первые 30-100 слов, имеющих наибольшее количество связей и высокую частотность [Залевская 1979].

Наличие «ядра» лексикона человека как инвариантной, центральной части словаря носителя того или иного языка было обосновано А.А.Залевской – она описала характеристики единиц «ядра», выделенного в результате анализа материалов «Ассоциативного тезауруса английского языка» Дж.Киша [там же]. Значительным числом ассоциативных связей обладает лишь небольшое количество слов, которые входят в ядро лексикона. По материалам «Ассоциативного тезауруса английского языка» Дж.Киша А.А.Залевская выделила 75 слов, составляющих центр ядра лексикона английского языка. Эти слова отличаются элементарность формы – лишь 11 слов из 75 являются двусложными, остальные имеют только один слог. Ядро лексикона состоит в основном из знаменательных слов [Залевская 1982; Kiss et al. 1972].

Выделение ядра и периферии лексикона осуществляется по принципу частотности, с которой слово употребляется в качестве реакции на различные стимулы. Ядро лексикона формируется из связанных между собой единиц, что подтверждает психологическую реальность «правила шести шагов» для установления связи между двумя любыми единицами лексикона, описанного Ю.Н.Карауловым (между любыми двумя словами в ядре лексикона можно установить связь в пределах шести переходов) [Караулов 1976].

Структура организации лексикона опирается на два общих принципа: логику упорядочения человеком знаний о мире и логику хранения знаний об особенностях оперирования словом в речи [Залевская 1977].

Как полагает А.А.Леонтьев, слово «записано» в лексиконе в виде иерархии семантических признаков. Если слово характеризуется определенным семантическим признаком, то его поиск происходит внутри определенной частотной группы слов, обладающих этим признаком. Таким образом, при реализации программы осуществляется переработка имеющихся опорных единиц программы по их ассоциативным семантическим параметрам, происходит отбор семантических признаков, необходимых для «нахождения» данного слова. Весь поиск имеет ассоциативную природу и, соответственно, семантические признаки слов также находятся не в области «семантических компонентов значения» в словарной лексике, а в области ассоциаций, что экспериментально доказал Дж.Диз [Леонтьев А.А. 1977; Deese 1965].

Н.О.Золотова утверждает, что специфика единиц, входящих в ядро лексикона, связана с усвоением их в первые годы жизни ребенка и обусловлена высокой степенью их конкретности, образности, эмоциональности, принадлежности к некоторой категории, способности выступать в качестве опорных элементов при идентификации более абстрактных и широкозначных слов [Золотова 1989:2]. Она полагает, что «отраженная в ядре лексикона картина мира согласуется с «наивным реализмом» носителя соответствующего языка, повседневно оперирующего базовыми понятиями, увязываемыми с единицами ядра лексикона» [там же].

Таким образом, ядро лексикона представлено высокочастотными лексическими единицами, преимущественно исконными, входящими в словарный запас детей до 6 лет включительно. Понятия, отражаемые этими словами, являются фундаментальными, повседневными понятиями, на которые опирается носитель любого языка в своей повседневной речедеятельности. К ним относятся обозначения человека, обозначения основных родственных отношений, части тела, космические тела, природные явления, некоторые цветообозначения, некоторые прилагательные типа теплый-холодный, простейшие действия и состояния и т.д. Данные понятия противопоставляются «культурной» лексике, отражающей специфические для данного народа понятия [Золотова 1991:42-43].

Иными словами, независимо от принадлежности тому или иному этносу, ядро лексикона в различных языках образуют слова, выражающие универсальные в своей сущности понятия. Межъязыковое сравнение ассоциатов позволяет выявить универсальное и этноспецифическое. Было подтверждено наличие некоторых универсальных моделей связей в лексиконе, обнаружена национально-культурная специфика их реализации [Залевская 1979]. А.А.Залевская делает вывод о том, что «межъязыковое сопоставление структуры ассоциативных полей слов-коррелятов в ряде языков (трех славянских, трех тюркских, двух германских и одного романского) дает основание для утверждения, что наличие подобного ядра относится к числу универсальных тенденций в организации лексикона человека и что принадлежность некоторой единицы лексикона к его ядру определяется прежде всего ролью этой единицы как средства доступа к системе энциклопедических и языковых знаний» [Залевская 1982:39-40].

Основной принцип анализа, разработанный А.А.Залевской, – группировка ассоциатов по общности основания для их связи со стимулом и совокупный анализ полученных по разным методикам данных, которые позволяют прослеживать уровни идентификации предлагаемых в эксперименте слов и обнаруживать модели лежащих за словами глубинных связей и отношений, проводить межъязыковое сопоставление полученных результатов для выявления универсальных тенденций и особенностей их реализации в условиях разных языков и культур.

При сопоставлении экспериментов, проводимых с типологически различными языками, была выявлена недостаточность анализа по традиционно принятым параметрам (уровень стереотипности ассоциативных реакций, их частотность, сопоставление и характер парадигматических и синтагматических связей), встал вопрос о необходимости анализа структуры семантического поля [Залевская 1996:31]. Были также введены понятия «симиляры» и «оппозиты» для обозначения слов субъективно переживаемых как имеющие сходное или противоположное по какому-либо параметру значение.

Ассоциативный эксперимент на материале осетинского языка проводился в Северо-Осетинском государственном университете в 2000-2004 годах. В эксперименте участвовало 500 осетин-билингвов. Возраст испытуемых варьировался от 16 до 35 лет.

В качестве экспериментальной методики использовался свободный ассоциативный эксперимент с фиксацией первого ответа. Был предложен список слов-стимулов на родном (осетинском) языке.

Эксперимент проводился в письменной форме с группой испытуемых по 15-20 человек. Время эксперимента ограничивалось (50 слов – 50 минут). Эксперимент проходил в два этапа – реакции, полученные на стимулы по результатам первого этапа, послужили в качестве стимулов для второго этапа эксперимента.

В качестве стимулов для первого этапа эксперимента было предложено 200 наиболее частотны слов осетинского языка [см. Приложение], отобранных по методу сплошной выборки на материале текстов художественных произведений ХХ века (Е.Бритаев, С.Гадиев, М.Дзасохов, Г.Кайтуков, И.Кануков, Р.Кочисова, Д.Мамсуров, Нигер, Г.Плиев, Е.Уруймагова, Г.Цаголов, К.Хетагуров).

В качестве материала для сравнения рассматриваются ядро языкового сознания русских и ядро языкового сознания англичан. Ядро языкового сознания русских было выявлено Н.В.Уфимцевой по материалам «Русского ассоциативного словаря» [Караулов и др. 1989-1998; см. Таблицу 2]; ядро языкового сознания англичан выделила А.А.Залевская по материалам «Эдинбургского ассоциативного тезауруса» [Kiss et all 1972; см. Таблицу 3]. Сопоставительные исследования ядра лексикона в русском и английском языках были осуществлены Н.О.Золотовой [Золотова 1981; 1991] и Н.В.Уфимцевой [1996; 1998; 2000; см.: Залевская 1979].

В эксперименте, проведенном с осетинами-билингвами было получено 14678 слов-реакций и 145 отказов. В 252 словах были допущены орфографические ошибки, что составляет 5.8% от всех полученных слов-реакций.

В таблице 1 приведены первые 75 слов ядра осетинского языкового сознания как имеющие наибольшее количество связей в ассоциативной вербальной сети. Цифры слева от слова обозначают ранг в ядре языкового сознания, цифры справа указывают число разных стимулов, вызвавших данное слово в качестве реакции по сумме двух этапов эксперимента.

 

 

 

Таблица 1. Ядро языкового сознания осетин

Ранг	Ассоциат	Перевод ассоциата на русский язык	Кол-во вызываемых его стимулов
1.	загъын	сказать	1131
2.	лæппу	мальчик; молодой человек	712
3.	чызг	девочка; девушка; дочь	677
4.	æз	я	675
5.	уæвын	быть	659
6.	лæг	мужчина; человек; муж	580
7.	æдæм	люди	550
8.	ды	ты	512
9.	бон	день	458
10.	хъæу	село	420
11.	ус	женщина; жена	410
12.	зæрдæ	сердце	382
13.	хорз	хороший	372
14.	хæдзар	дом	324
15.	рæсугъд	красивый	319
16.	уарзон	любимый	265
17.	мæх	мы	257
18.	фырт	сын	249
19.	æхца	деньги	237
20.	зонын	знать; уметь	226
21.5	рæстаг	время	219
21.5	хур	солнце	219
23.	ныййарæг	родитель	215
24.	амонд	счастье; судьба, доля	196
25.	уарзондзинад	любовь; приветливость	194
26.5	къах	нога, стопа	186
26.5	зæронд	старый	186
28.	сывæллон	ребенок	165
29.	дзырд	слово	155
30.	тынг	очень; сильно; крепко	151
31.	кæнын	делать	139
32.	бæлас	дерево	136
33.	зæхх	земля	127
34.5	хæхтæ	горы	112
34.5	мад	мать	112
36.5	дуар	дверь	103
36.5	æхсæв	ночь	103
38.	райсом	утро	100
39.	аз	год	97
40.	уыдон	они	96
41.	уынг	улица	95
42.5	дзул	хлеб	94
42.5	фыд	отец	94
42.5	бæстæ	страна; край	94
44.	иннæ	другой; иной	88
45.	цард	жизнь	86
46.	хистæр	старший; старейшина, тамада	83
47.	кусын	работать; действовать	82
48.	сау	черный; траур	81
49.	хъæуын	быть нужным; недоставать	79
50.	æгъдау	закон, обычай, традиция; порядок, правило; дисциплина, поведение; приличие; нрав	77
51.	бинонтæ	семейство; домочадцы	72
52.	ног	новый	71
53.	худ	шапка, папаха	68
54.	знаг	враг	66
55.	дæу	твой	64
56.	мæгуыр	бедный	60
57.5	ныфс	надежда	59
57.5	хæринаг	еда, пища	59
59.	хабар	новость	58
60.6	уазæг	гость	57
60.5	зонд	ум	57
62.	хæст	бой, битва, сражение; война	55
63.	хъуыды	мысль	51
64.	кæсын	смотреть; читать	45
65.	зарын	петь	44
66.	хъæздыг	богатый	41
67.5	Ирыстон	Осетия	39
67.5	хо	сестра	39
69.	æфсымæр	брат	38
70.	æвзæр	плохой, дурной, скверный	37
71.	бирæ	много	35
72.	кад	почет, уважение; слова	34
73.	дзурын	говорить	33
74.	бадын	сидеть	32
75.	кæстар	младший; молодой	31

 

Таблица 2. Ядро языкового сознания русский [Уфимцева 1998:164-166]

Ранг	Ассоциант	Кол-во вызв. его стим.	Ранг	Ассоциат	Кол-во вызв. его стим.
1	человек	1404	37.5	свет	344
2	дом	864	39	мой	338
3	жизнь	711	40	красный	330
4	плохо	691	41	машина	323
5	большой	694	42.5	женщина	321
6	хорошо	677	42.5	книга	321
7	нет	667	44	грязь	318
8	деньги	587	46.5	идти	308
9.5	друг	565	46.5	старый	308
9.5	дурак	565	46.5	мальчик	308
12.5	лес	438	48	белый	304
12.5	мужчина	438	49	девушка	302
12.5	хороший	438	50	мужик	301
14	день	436	51.5	страх	287
15	много	429	51.5	умный	287
16	любовь	428	53	долго	286
17	работа	426	54.5	далеко	285
18	вода	420	54.5	сильный	285
19	ребенок	413	56	город	284
21.5	радость	404	57	зеленый	283
21.5	все	404	58	черный	282
22	дело	390	59	боль	281
23.5	плохой	278	60	всегда	278
23.5	смерть	378	61	море	277
25	быстро	371	62	муж	272
26	стол	369	63	счастье	272
27	парень	368	64	солнце	267
28	дорога	361	65	собака	266
29	мир	360	66	кино	265
30	говорить	355	67	ум	261
32.5	есть	354	68	маленький	260
32.5	дерево	354	69	сделать	259
32.5	время	354	70.5	очень	258
34	жить	350	71.5	он	258
35	думать	349	71.5	предмет	258
36	я	347	73	война	251
37.5	разговор	344	74	ночь	250
			75	земля	247

 

Таблица 3. Ядро языкового сознания англичан [Уфимцева 1998:168]

Ранг	Ассоциант	Кол-во вызв. его стим.	Ранг	Ассоциат	Кол-во вызв. его стим.
1	me	1087	38	never	415
2	man	1071	39	of	413
3	good	881	40	old	402
4	sex	847	41	book	401
5	no	805	42	paper	399
6	money	750	43	down	398
7	yes	743	44	green	395
8	nothing	713	45	in	388
9	work	686	46	person	387
10	food	676	47.5	fir	37
11	water	669	47.5	to	37
12	people	664	49	rubbish	374
13	time	630	50	light	373
14	life	629	51	dead	371
15	love	622	52	ship	369
16	bad	615	53	music	363
17	girl	581	54	noise	360
18	up	565	55	cold	352
19	car	550	56.5	women	351
20	black	549	56.5	you	351
21	what	545	58	men	345
22	house	539	59	happy	340
23	out	535	60	drink	339
24	death	518	61	head	337
25	home	501	62	hair	336
26	nice	483	63	great	333
27	red	477	64	tree	332
28	now	461	65	church	331
29	hard	451	66	fear	330
30	white	450	67	boy	328
31	woman	445	68	horse	326
32	bed	432	69	it	322
33	school	431	70.5	war	321
34	help	427	70.5	word	321
35	pain	426	72	fool	316
36	sea	425	73	friend	311
37	dog	419	74	fat	309
			75	fun	306

 

Таблица 4. Осетины

Персоналии	Реалии	Качества	Оценки	Действия
2 лæппу 712	9 бон 458	15 рæсугъд 319	13  хорз 372	1  загъын 1131
3 чызг 677	10 хъæу 420	16 уарзон 265	30 тынг 151	5  уæвын 659
4 æз 675	12 зæрдæ 382	26.5 зæронд 186	71  бирæ 35	20  зонын 226
6  лæг 580	14 хæдзар 324	44  иннæ 88		31  кæнын 139
7  æдæм 550	19  æхца 237	48  сау 81		47  кусын 82
8  ды 512	21.5 рæстаг 219	52  ног 71		49  хъæуын 79
11 ус 410	21.5 хур 219	55  дæу 64		64  кæсын 45
17  мах 257	24 амонд 196	56  мæгуыр 60		65  зарын 44
18  фырт 249	25 уарзондзинад 194	66  хъæздыг 41		73  дзурын 33
23 ныййарæг 215	26.5 къах 186	70  æвзæр 37		74  бадын 32
28 сывæллон 165	29 дзырд 155	75  кæстар
34.5 мад 112	32 бæлас 136
40  уыдон 96	33. зæхх 127
42.5 фыд 94	34.5 хæххтæ 112
46  хистæр 83	36.5 дуар 103
51  бинонтæ 72	36.5 æхсæв 103
54  знаг 66	38 райсом 100
60.5 уазæг 57	39  аз 97
67.5 хо 39	41  уынг 95
69 æфсымæр 38	42.5 дзул 94
70   кæстар 31	42.5 бæстæ 94
	45. цард 86
	50  æгъдау 77
	53  худ 68
	57.5 ныфс59
	59  хабар 58
	60.5 зонд 57
	62  хæст 55
	63  хъуыды 51
	67.5 Ирыстон 39
	72  кад 34

 

Таблица 5 Русские [Уфимцева 1998:160]

Персоналии	Реалии	Оценки	Качества
1    человек 1404	дом 864	плохо 691	большой 684
9.5  друг 565	жизнь 711	хорошо 677	хороший 438
9.5  дурак 565	деньги 587	много 429	старый 308
12   мужчина 434	лес 438	быстро 371	умный 287
19   ребенок 413	день 436	всегда 278	сильный 285
27   парень 368	любовь 428	маленький 260
36   я    347	работа 436
41.5 женщина 321	вода 420	Действия
44.5 мальчик 308	радость 404	говорить 355
47    девушка 302	дело 390	жить 350
48    мужик  301	смерть 378	думать 349
60    муж   272	стол 369
69.5  он     258	дорога 361
	мир      360

 

Таблица 6. Англичане [Уфимцева 1998 :160]

Персоналии	Реалии	Качества-оценки	Действия
1    me   1087	sex      847	good 881	work 686
2   man  1071	money      750	nothing 713	help 427
12.5 people  664	work         686	bad 615	drink 339
17  girl  581	food         676	now 461
31  woman 445	water       669	never 415
46  person  387	time         630	down 398
56.5 women 351	life           629	happy 340
56.5  you   351	love          622	great 333
58   men  345	car           550
67   boy   328	house       539
72   fool 316	death        518
73   friend   311	home        501
	bed            432
	school       431

 

В осетинском языковом сознании наиболее важными являются такие реалии, как: бон «день», хъæу «село», зæрдæ «сердце», хæдзар «дом», сæр «голова», рæстаг «время», хур «солнце», амонд «счастье; судьба, доля», уарзондзинад «любовь», къах «нога», дзырд «слово», бæлас «дерево», зæхх «земля», хæххтæ «горы», дуар «дверь», æхсæв «ночь», райсом «утро», аз «год», уынг «улица», дзул «хлеб», бæстæ «страна, край», цард «жизнь», æгъдау «закон, обычай, традиция; порядок, правило; дисциплина, поведение; приличие, нрав» [Таблица 4]. В русском языке – дом, жизнь, деньги, лес, день, любовь, работа, вода, радость, дело, смерть, стол, дорога. В английском: sex, money, work, food, water, time, life, love, car, house, death, home, bed [Таблицы 5, 6].

Наиболее распространенные оценки в осетинском язык – хорз «хороший», тынг «очень; сильно» и бирæ «много»; качества – рæсугъд «красивый», зæронд «старый», иннæ «иной, другой», сау «черный, траурный», ног «новый», дæу «твой», мæгуыр «бедный», хъæаздыг «богатый», æвзæр «плохой, дурной». Наиболее частотные оценки в русском языке – плохо, хорошо, много, быстро, всегда; качества – большой, хороший, мой, старый, а для английского – good, nothing, bad, now, never, happy, great.

Человек в ядре осетинского, русского языкового сознания и в ядре языкового сознания англичан определяется преимущественно как существо мужского пола: лæппу, человек, man.

Традиционная осетинская семья, домочадцы составляют центральную зону семантической группы «Человек»: чынз «невестка», фырт «сын», ныййарæг «родитель», сывæллон «ребенок», мад «мать», фыд «отец», хистæр «старейшина», бинонтæ «домочадцы», хо «сестра», æфсымæр «брат». Формирование этнических осетин происходит под влиянием старших, рода, коллектива, сквозь призму родовых норм поведения, изначально сложившихся под влиянием среды обитания, мира, окружающего человека.

Гостеприимство (уæзæг «гость») является неотъемлемой чертой осетинской культуры. В то же время враг (знаг) – это человек, нарушивший æгъдау, преступивший закон. Чаще всего знаг понимается как «кровный враг», враг семьи, рода.

В языковом сознании осетин отмечаются наиболее частотные связи слов: лæг «мужчина; человек, муж» – ус «женщина; жена»; лæг – фыд «отец»; лæг – хистар «старший»; лæг – фырт «сын»; лæг – æфсымæр «брат»; лæг – лæппу «молодой человек; лæг – уазæг «гость». Ус «женщина; жена» – чынз «невестка»; ус – мад «мать»; ус – сывæллон «ребенок», ус – хо «сестра».

Важное место в образе мира русских занимает понятие друг, а англичан, склонных к личному уединению и индивидуализму, слово friend (ранг 73). В Осетии, где основных регулятором социальной жизни является традиция, слово друг не вошло ни в список наиболее частотных слов осетинского языка, ни в ядро ментального лексикона осетин. По-видимому, в силу того, что у осетин существует понятие «назывной брат», близкое по своему значению слову друг. Кроме того, многочисленные родственники в значительной степени компенсируют потребность в общении.

Следует отметить, что, по-видимому, в силу более строгого соблюдения речевых этикетных норм в ядре языкового сознания осетин отсутствует слово æдылы «дурак», в отличие от русских и англичан.

Ядро лексикона отражает актуальную для носителей осетинского языка картину окружающей жизни, условия, в которых жилут осетины, их уклад: хъæу «село», хæдзар «дом», æхца «деньги», хур «солнце», бæлас «дерево», зæхх «земля», хæхтæ «горы», дуар «дверь», уынг «улица», дзул «хлеб», бæстæ «страна; край», худ «папаха, шапка», хæринаг «еда, пища», хæст «битва; война», Ирыстон «Осетия».

Присутствие в ядре языкового сознания осетин обозначений времени (бон «день», рæстаг «время», æхсæв «ночь», райсом «утро», аз «год») свидетельствует о необходимости исчисления сроков сельскохозяйственных работ, о значимости соблюдения религиозных и обрядовых праздников, а также рабочих дней. В XIX веке у осетин было только три рабочих дня – вторник, среда и четверг. Пятница считалась днем Марии-Богоматери, в субботу разрешался только зиу «общественные работы», воскресенье был день божий, а в понедельник не работали, так как это был начальный день недели [Тменов и др. 2000:87].

Этнокультурным выражением духовной жизни осетин являются понятия: зæрдæ «сердце», амонд «счастье», уарзондзинад «любовь», цард «жизнь», ныфс «надежда», хабар «новость», зонд «ум», хъуыды «мысль», кад «почет».

Сердце «зæрдæ» по данным ассоциативного эксперимента, осуществляет «помимо физиологической, и другие важнейшие жизненные функции: духовную, морально-нравственную, эмоциональную, психологическую и т.д.» [Бижева 2000:60]. Например: зæрдæ æхсайын «беспокоиться», зæрдæ бавæрын «обнадеживать», зæрдæ дарын «надеяться»; зæрдæ райын «радоваться», зæрдæ тæнын «питать симпатию», зæрдæ бамæгуыр уын «чувствовать разочарование», зæрдæмæ исан «впечатлительный»; зæрдæ зонын «чувствовать» и др.

Если типичными для русских действиями являются жить, думать, говорить, а для англичан – work, help, drink, то диапазон действий в ментальном лексиконе осетин значительно шире: загъын «сказать», уæвын «быть», зонын «знать; уметь», кæнын «делать», кусын «работать; действовать», хъæуын «быть нужным; недоставать», зарын «петь», дзурын «говорить», бадын «сидеть».

Свои особенности в осетинском, русском и английском языковом сознании имеет приписывание оценок. В ядре языкового сознания русских и англичан оценка смещена в сторону положительного признака: большой (ранг 5) – маленький (ранг 68), хороший  (ранг 12.5) – плохой (ранг 23.5); good (ранг 3) – bad (ранг 16). В языковом сознании осетин оценка в сторону положительного признака отмечается в паре: хорз «хороший» (ранг 13) – æвзæр «плохой» (ранг 70). Оценка в сторону отрицательного признака представлена в парах: зæронд «старый» (ранг 26.5) – ног  «новый» (ранг 52), мæгуыр «бедный» (ранг 56) – хъæздыг «богатый» (ранг 66). Антонимическая пара хистæр «старший» (ранг 46) – кæстæр «младший» (ранг 75) отражает контрарную связь.

Оценки рæасугъ «красивый» и уарзон «любимый» прежде всего связан с домом (хæдзар), женщиной (ус), невесткой (чынз) девушкой (чызг). Сау («траурный, черный») ассоциируются со словом день (бон) и еда (хæринаг). Наиболее типичным сочетанием со словом бирæ (много) является æдæм (люди), а самая типичная связь наречия тынг «сильно; крепко; очень» - хъæуын «недоставать, нуждаться».

Человек по данным «Русского ассоциативного словаря» оценивается прежде всего как «хороший» или «плохой». Результаты ассоциативного эксперимента подтверждают, что добро также относится к первичным ценностям осетинской культуры. Однако второй по значимости являются оценки «бедный» (мæгуыр) – «богатый» (хъæздыг).

Ядро языкового сознания русских (дом, жизнь, деньги, любовь, работа-дело, мир) соотносится с системой базовых ценностей и совпадает с даными «Русского ассоциативного словаря». Базовые этнокультурные ценности, выявленные в результате свободного ассоциативного эксперимента (зæрдæ «сердце», хæдзар «дом», фырт «сын», ныййарæг «родитель», амонд «счастье», уарзондзинад «любовь», сывæллон «ребенок», дзырд «слово», зæхх «земля», мад «мать», фыд «отец», бæстæ «край, страна», цард «жизнь», хистæр «старший, старейшина», æгъдау «обычай, закон», бинонтæ «домачадцы», ныфс «надежда», уæзæг «гость», зонд «ум», Ирыстон «Осетия», кад «почет, уважение», кæстар «младший») являются отражением миропонимания осетин, закрепленного в народном сознании.

Ядро языкового сознания осетин представлено наиболее частотными словами осетинского языка. Ведущее место в ядре лексикона осетин занимают существительные (66.7%), что соотносится с выводами Н.О.Золотовой о том, что 70% слов ядра языкового сознания русских составляют существительные [Золотова 1987]. В ядре языкового сознания англичан существительные занимают 64%. Как отмечает А.А.Залевская «ведущее место существительных в ядре лексикона человека согласуется с предположением о первичности существительных в развитии речи, как в филогенезе. Так и в онтогенезе» [Залевская 1982:39].

Сравнительный анализ ядра языкового сознания осетин, русских и англичан позволил выявить национально-культурную специфику и универсальный характер ядра языкового сознания. Национально-культурная специфика проявляется на уровне отдельных слов – именно на этом уровне обнаруживаются максимальные различия между языками. В то же время обнаруживается универсальный характер по линии концептуального сравнения в разных языках. Ядро языкового сознания осетин отражает этно-культурную картину мира, более традиционную, по сравнению с русскими и англичанами.

Анализ содержательной стороны ядра лексикона осуществляется от «внешней» системы понятий к структурированию концептуальной картины мира. При структурировании всей области значений, покрываемой единицами ядра лексикона носителей осетинского языка, в центре схемы находится семантическое поле «человек».

 

2.3. Сравнительное исследование фрагментов периферии языкового

сознания осетин

 

Для сравнительного анализа фрагментов периферии языкового сознания осетин-билингвов, изучающих английский язык на юридическом факультете Северо-Осетинского государственного университета, нами были выбраны следующие слова-стимулы: закъон, фыдракæнд, æфхæрд, закон, преступление, наказание, law, crime, punishment. Данные общеупотребительные правовые термины являются обозначениями явлений, идентичных явлениям наивной картины мира. В свободном ассоциативном эксперименте участвовало 100 студентов.

Вопрос о толковании значений и их интерпретации для системы современного права является жизненно важным. Специфика правовой и наивной картин мира проявляется в различных аксиологических трактовках явлений действительности. Взаимодействие наивной и специальной (правовой) картин мира приводит к изменениям семантики слов и словарного состава языка. Общепринято, что в области своей  специальности человек обладает системными знаниями, а в остальных областях ассоциации носят локальных характер.

Язык права представляет собой неоднородное явление. Многие правовые термины, принадлежа литературному языку, занимают промежуточное положение между терминами и не-терминами, т.е. одновременно входят в состав терминологической и общеупотребительной лексики.

Терминосистемы являются специфическими фрагментами картины мира в силу относительной закрытости терминологического поля как определенной сферы человеческой деятельности. Изменяющиеся общественные отношения, социально-экономические условия и морально-этические воззрения, модифицируя правовую картину мира, оказывают непосредственное воздействие на наивную картину мира.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула закон

ЛСВ слова закон [ОРС 1984:179]	Ассоциаты, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1.   Связь и взаимосвязь каких-нибудь явлений объективной действительности (ЛСВ1)	—
2.  Постановления государственной власти (ЛСВ2)	кодекс (100) конституция (100) статья (100) уголовное право (100) международное право (100) гражданское право (100) правовой акт (94) парламент (86) конституционный (81) государство (79) государственный (74) федеральный (72) государственная дума (67) депутат (54) правительство (52) власть (51) разрешение (34) руководство (27)
3. Общеобязательное правило, то, что признается обязательным (ЛСВ3)	исполнять (92) соблюдать (87) обязательно исполнять (50) правило (44) правомерный (41) обязанность (34) ответственность (28) справедливый (25) обязательный (15) правильный (14) законная деятельность (12) честный (10) неукоснительный (8)
4. Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова закон (ЛСВ5) а) деятельность правовых органов         б) деятельность судебных органов           в) нарушение закона         г) уголовная ответственность       д) индивидуальные значения (отриц.)       ж) индивидуальные значения (положит.)	защищать (85) правосудие (74) охранять (73) фемида (45)   суд (55) судья (42) иск (38) прокурор (36) адвокат (29)   преступное деяние (96) нарушать (84) коррупция (56) вор в законе (15)   уголовная ответственность (59) арест (37) тюрьма (32)   несовершенный (24) запрет (15) подавлять (11)   честность (10) честь (4) истина (2) защита (2)

 

Количество парадигматических реакций (1882) на слово-стимул закон более, чем в два раза превышает количество синтагматических реакций (846). Общее количество реакций – 2728. Всего 56 видов реакций. Внутри парадигматических и синтагматических реакций прослеживаются разные отношения между ассоциатами.

Отмечаются толкования значений исходного слова: кодекс, правовой акт, норма, конституция (ЛСВ₂), правило, обязанность (ЛСВ₃). Имеются случаи родо-видового отношений между S и R: статья, уголовное право, международное право, гражданское право.

Внутри семантической группы выделяются синонимические реакции (симиляры): соблюдать, исполнять, справедливый, честный, правильный, правомерный, обязательный, неукоснительный. Выделяются антонимические пары: исполнять/соблюдать – нарушать: законная деятельность – незаконная деятельность; правильный/честный/ справедливый – несовершенный. В ответах на исходное слово в значительном количестве встречаются R-определения: конституционный, федеральный, государственный и др.

Синтагматических реакций, выраженные глаголом, передают действия, связанные с соблюдением или нарушением закона: соблюдать, защищать, охранять, исполнять, нарушать.

Среди ассоциативных значений, не совпадающих с содержанием исходного слова, наблюдаются имплицитные (суд, иск, прокурор), образные (фемида), а также положительно (истина, защита, честность) и отрицательно окрашенные реакции (запрет, подавление). Ассоциаты, связанные с ЛСВ₁, отсутствуют.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула преступление

ЛСВ слова преступление [ОРС 1984:506]	Слова, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1.  Самовольное нарушение, отступление от чего-то (ЛСВ1)	—
2.  Действие, нарушающее закон, подлежащее уголовному наказанию (ЛСВ2)	воровство (99) грабеж (99) противоправное деяние (99) правонарушение (98) нарушение закона (98) убийство (98) кража (97) незаконное деяние (95) преступник (88) покушение (86) правонарушитель (85) уголовное преступление (85) разбой (84) мошенничество (84) изнасилование (75) антиобщественное поведение (70) бандитизм (67) бандит (67) терроризм (56) нелегальный (56) вымогательство (51) аморальное поведение (49) банда (41) антигосударственный (41) умысел (31) преступный синдикат (21) запрещенный (18)
3.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова преступление (ЛСВ3) а) орудия свершения преступления     б) отбывание наказания и условия отбывания     в) индивидуальные значения (эмоцион.)       индивидуальные значения (отриц.)         д) индивидуальные значения (литер.)	оружие (38) нож (43)   тюрьма (37) решетка (29) холод (15)   зло (44) грех (38) кровь (29)   несправедливость (12) плохо (11) опасный (8) злобный (3)   «преступление и наказание» (12)

 

Количество парадигматических реакций (2132) на слово-стимул преступление более, чем в 5 раз превышает количество синтагматических реакций (228). Всего 39 видов реакций. Общее количество реакций – 2360. Отмечается толкование значений исходного слова: противоправное деяние, уголовное преступление, незаконное деяние, правонарушение, нарушение закона (ЛСВ₂).

Среди реакций преобладают случаи родо-видовых отношений между R и S: убийство, покушение, кража, грабеж, разбой, изнасилование, терроризм, вымогательство, воровство, мошенничество, бандитизм.

В ассоциативном поле слова-стимула преступление выделяется группа симиляров: нелегальный, антигосударственный, запрещенный. Несколько реакций получены в результате имплицитного процесса ассоциирования: оружие, нож; тюрьма, решетка, холод. Компоненты эмоциональной оценки присутствуют в словах-реакциях зло, грех, кровь, отрицательной – плохо, несправедливость, опасный, злобный. Литературной аллюзией является реакция «Преступление и наказание».

Ассоциаты, связанные с ЛВС₁, отсутствуют.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула наказание

ЛСВ слова наказание [ОРС 1984:395]	Ассоциаты, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1.  Меры, воздействия против совершившего преступление, проступок	смертная казнь (85) заключение (84) карательные меры (81) арест (72) мера воздействия (62) исправительные работы (45) смерть (45) срок отбывания (39) выговор (31) санкция (29) штраф (24)
2.  О ком- чем-нибудь трудном, тяжелом, неприятном	возмездие (61) кара (58)
3.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова наказание а) деятельность судебных органов             б) отбывание наказания и условия отбывания         в) индивидуальные значения (отрицат.)         г) индивидуальное значение (эмоц.)   д) индивидуальное значение (литерат.)	суд (45) адвокат (35) прокурор (29) вина (29) наказуемый (20) приговор (12)   тюрьма (36) решетка (15) холод (12) тайга (9) нары (8)   насилие (11) унижение (10) жестокость (8) несправедливость (7)   страх (2)   Раскольников (8)

 

Все связи в ассоциативном поле слова наказание носят парадигматический характер. Всего 30 видов реакций. Общее количество реакций – 1012.

Группа ассоциатов, соответствующая ЛСВ₁, находится в родо-видовых отношениях к стимулу: санкция, выговор, штраф, исправительные работы, карательные меры, смертная казнь, заключение, арест, срок отбывания, смерть. В семантической группе реакций, относящихся к ЛСВ₂, наказание понимание как «кара, возмездие».

Имплицитные реакции связаны с деятельностью судебных органов (суд, адвокат, прокурор, приговор, вина, наказание), отбыванием наказания (решетка, тюрьма) и условиями отбывания (тайга, холод).

Индивидуальные ассоциации имеют отрицательную коннотацию (насилие, жестокость, несправедливость), носят эмоциональную окраску (страх) и являются литературной аллюзией (Раскольников).

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула law

ЛСВ слова law [LD 1999:742; OD 1997:336]	Ассоциаты, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1. A rule that is supports by the power of government and that controls the behaviuor of members of society (ЛСВ1)	government (87) parliament (82) legislator (71) law-giver (70) law-abiding (56) duty (31) right (30) norm (24)
2. The whole set of such rules (ЛСВ2)	constitution (100) code (100) civil law (95) common law (94) criminal law (94) rule (86) amendment (52)
3. A rule of action in a sport, art, business etc. (ЛСВ3)	—
4. A statement expressing what has been seen always to happen in certain conditions (ЛСВ4)	—
5. The police or the policeman (ЛСВ5)	police (59) policeman (54)
6. The instructions of the first five books of the Bible on now to live one’s life	—
The proun of law	court (71) trial (68) attorney (42) case (37) precident (10) sentence (47) decision (38) Your honour! (4)
Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова law а) деятельность правовых органов   b) нарушение закона           c) индивидуальные значения (отрицат.)         d) индивидуальные значения (кинемат.)	justice (71)   brake (81) criminal (59) treason (37) violate (35) crime (31)   harsh (45) cruel (39) violent (38) forbid (10)   «Law and order» (10)

 

Количество парадигматических реакций (1583) на слово-стимул law более, чем в 5 раз превышает количество синтагматических реакций (318). Всего видов 37 реакций. Общее количество реакций – 1901.

Отмечаются реакции-толкования: constitution, code (ЛСВ₂); police, policeman (ЛСВ₅). Внутри группы ассоциатов, соответствующей ЛСВ₂, наблюдаются родо-видовые отношения: rule, amendment, civil law, common law, criminal law.

Индивидуальные значения характеризуются имплицитным видом ассоциирования: crime, criminal, violate, drake. Отрицательная оценка передается такими реакциями, как: harsh, cruel, violent, forbid. Реакция «Law and Order» является аллюзией на американский детективный сериал. Обращение «Your honour» - стандартная форма обращения в английском/американском суде. Ассоциаты, соответствующие ЛСВ₅ и лСВ₆ отсутствуют.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула crime

ЛСВ слова crime [LD 1999:305]	Ассоциаты, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1. An offence which is punishable by law (ЛСВ1)	homocide (100) murder (100) steal (97) offence (96) misdeed (90) pickpoket (89) robbery (87) shop-lifting (87) criminal (86) robber (82) treason (75) ganster (71) law-breaking (68) thief (54) to rob (52) terrorism (45) shop-lifter (39)
2. Illigal activity (ЛСВ2)	illegal activity (69)
3. Bad, immoral or dishonourable act (ЛСВ3)	—
4. Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова crime (ЛСВ4) а) деятельность правоохранительных органов           b) индивидуальные значения (эмоцион.)     с) индивидуальное значение (отрицат.)	criminal law (69) court (58) punishment (56) trial (51) investigation (37) sentence (36)   blood (20) sin (12)   black (4)

 

Ассоциативное поле слова crime представлено главным образом пардигмастическим типом связи (1509) и только двумя синтагматическими связями (120). Всего 27 видов реакций. Общее количество реакций – 1629.

Испытуемые толкуют значения слова crime: law-breaking, misdeed, offence (ЛСВ₁); illegal activity (ЛСВ₂). Большое число реакций отражает родо-видовые отношения с исходным словом: steal, homicide, murder, robbery, shop-lifting, treason, terrorism.

Среди асоциативных значений, не совпадающих с содержанием исходного слова, наблюдаются имплицитные (criminal law, court, trial, investigation, sentence, punishment), эмоциональные (sin, blood) и отрицательно окрашенные реакции (black).

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула punishment

ЛСВ слова punishment [LD 1999:1083]	Ассоциаты, сгруппированные по общности основания для их связи со стимулом
1.  The act of punishing or process of being punished (ЛСВ1)	imposition of deprivation (94) penalty (92)
2.  A way in which a person is punished (ЛСВ2)	sentence (90) fine (86) incarceration (81)
3. Rough treatment, demage (informal) (ЛСВ3)	revenge (95)
4. A shame, pity (informal) (ЛСВ4)	—
5.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова punishment (ЛСВ5) a) деятельность правоохранительных органов           b) преступная деятельность     c) отбывание наказания     d) индивидуальные значения (эмоц.)     е) индивидуальные значения (библейск.)	justice (52) penal (49) justification (44) capital punishment (34) punitire law (21) blame (21)   crime (52) punitire institution (41)   prison (37) jail (25)   cruel (72) painful (61)   an eye for an eye a tooth for a tooth (48)

 

Количество парадигматических реакций составляет 865, синтагматичесих – 230. Всего 19 видов реакций. Общее количество реакций – 1095. ЛСВ₁ толкуется испытуемыми как penalty или imposition of deprivation. ЛСВ₂ понимается как revenge. Семантическая группа ЛСВ₂ представлена реакциями, находящимися в родо-видовых отношениях со стимулом: incarcertion, jail, prison, pillory, fine, sentence.

Имплицитные реакции связаны с деятельностью правоохранительных органов (justice, justification, punitire law, blame, capital punishment, penal), преступной деятельностью (crime), отбыванием наказания (jail, prison, punitire institution).

Индивидуальные ассоциации носят эмоциональный характер (painful, cruel) или являются аллюзивными (an eye for an eye, a tooth foe a tooth).

Ассоциаты, связанные с ЛСВ₄, отсутствуют.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула закъон

ЛСВ слова закъон [ОРС 1993:163]	Ассоциаты, сгруппированные по общности их связи со стимулом	Перевод ассоциатива на русский язык
1.  Постановление государственной власти (ЛСВ1)	конституци (81) паддзахадон хицаудзинад (74)	конституция государственная власть
2.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова закъон (ЛСВ2) а) деятельность правовых органов     б) обычное право осетин         в) индивидуальные значения (положит.)	рæсттæрхонад (72) бар (69)     æгъдау (92)         рæстаг (71) раст (54) растдзинад (42) гæс (21)	правосудие право; государственное право   закон, обычай, традиция; порядок, правило; дисциплина, поведение; приличие; нрав   справедливый, правый справедливый, правдивый справедливость, правда охрана

 

Из всего количества реакций – 451 парадигматическая и 125 синтагматических. Всего 9 видов реакций. Общее количество реакуций – 576.

Исконное слово-реакция æгъдау (ЛСВ₂) является синонимом/симиляром к заимствованному из русского языка слово-стимулу закъон. Внутри ассоциативного поля слова закъон синонимичными являются прилагательные рæстаг «справедливый, правый» и раст «справедливый, правдивый». Реакция конституци является видовой по отношению к ЛСВ₁ слова закъон. Имплицитные реакции связаны с деятельностью правовых органов (рæсттæрхонад «правосудие», бар «право») и обычным правом осетин (æгъдау «закон, обычай, традиция»). Другие индивидуальные значения выражают положительную оценку стимула (раст, рæстаг), образуя синонимическую пару.

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула фыдракæнд

ЛСВ слова фыдракæнд [ОРС 1993:330]	Ассоциаты, сгруппированные по общности их связи со стимулом	Перевод ассоциатива на русский язык
1.  Злодеяние, преступление (ЛСВ1)	фыдгæнæг (91) марæг (85) давæг (85) криминалон (83) къæрных (76) давд (74) закъоны сæрты бахизын (72) къæрныхдзинад (69) криминал (52) лæг мард (51)	преступник убийца вор криминальный вор кража, краденое нарушить закон кража криминал покойник, мертвец
2.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова фыдракæнд (ЛСВ2) а) орудие совершения преступления   б) деятельность судебных органов   в) индивидуальные значения (эмоцион.)       г) индивидуальное значение (психол.)	кард (69)     зылынджын (37) зылын (31)   æгад (36) туг (35) æвзæр (22) чъижидзинад (12)   рæдыд (2)	нож     обвиняемый обвинять   позор кровь зло грязь   ошибка, заблуждение

 

Количество парадигматических реакций слова-стимула фыдракæнд (744) значительно превышает число синтагматических реакций (186). Всего 18 видов реакций. Общее количество реакций – 930.

Реакции, актуализирующие ЛСВ₁, связаны родо-видовыми отношениями: фыдрагæнæг «преступник» - мæрæг «убийца», къæрных «вор», давæг «вор». Отмечается словообразовательная реакция фыдгæнæг. Имплицитные реакции связаны с орудием убийства (кард «нож»), и деятельностью судебных органов (зылынджын «обвиняемый», зылын «обвинять»).

Эмоционально окрашены реакции æвзæр «зло», туг «кровь», æгад «позор», чъизидзинад «грязь». Психологическое осмысление стимула передает реакция рæдыд «ошибка, заблуждение».

Лексическое наполнение ассоциативного поля стимула æфхæрд

ЛСВ слова æфхæрд [ОРС 1993:104]	Ассоциаты, сгруппированные по общности их связи со стимулом	Перевод ассоциатива на русский язык
1.  Обида, оскорбление (ЛСВ1)	æфхæрын (92) æфхæрдзнад (89)	обижать, оскорблять обида, оскорбление, поношение, наказание
2.  Упрек, укор, выговор (ЛСВ2)	уайдзæф (74) бустæ кæнын (62)	упрек; замечание упрекать, ворчать
3.  Наказание, кара (ЛСВ3)	амарын (67) цæф (45) над (21)	убить удар избитый
2.  Ассоциативные значения, не входящие в содержание исходного слова æфхæрд (ЛСВ4) а) индивидуальное значения (эмоцион.)   б) индивидуальное значение (отрицат.)   в) индивидуальное значение (игра звуков)	азар (12)     æнæрастдзинад (4)     «Æфхæрдтæ Хæсанæ» (2)	гнев     несправделивость     «Афхардты Хасана»

 

Количество парадигматических реакций – 226, синтагматических – 242. Всего 10 видов реакций. Общее количество реакций – 468.

Реакции, соотносимые с ЛСВ₁ и ЛСВ₂: æфхæрдзинад «обида, оскорбление, поношение, наказание»; æфхæрын «обижать, оскорбялть»; уайдзæф «упрек; замечание»; бустæ кæнын «упрекать, ворчать».

ЛСВ₃ представлено ассоциатами, передающими видовые отношения: цæф «удар», амарын «убить».

Индивидуальные значения носят экспрессивный характер (азар «гнев») и передают отрицательную коннотацию (æнæрастдзинад «несправделивость»). Отмечается фонетический тип реакции (по общности звуковой или графической формы): «Æфхæрдтæ Хасана» роман А.Кубалова «Афхфрдты Хасана».

Соотношение количества и видов реакуций на стимулы в русском, английском и осетинском языках

Слово-стимул	Количество разных слов-реакций	Количество парадигматичес-ких реакций	Количество синтагматичес-ких реакций
закон	56	1882	846
преступление	39	2132	228
наказание	30	1012	—
law	37	1583	318
crime	27	1509	120
punishment	18	865	230
закъон	9	451	125
фыдракæнд	18	744	186
æфхæрд	10	226	242
Всего	244	10404	2295

 

Среди синтагматических реакций преобладали конструкции «существительное + прилагательное», «существительное + существительное», «существительное + глагол», а также отмечались устойчивые словосочетания.

Наблюдались разные стратегии реагирования – обобщение, уподобление, определение качества, оценка, синонимия, противопоставление, импликация, аллюзия. Случаи переводной стратегии, т.е. идентификации значения слова с помощью перевода не зафиксированы. Это подтверждает полученные в результате опроса данные о том, что языки не функционируют параллельно в языковом сознании осетин-билингвов, даже при искусственном трилингвизме, поскольку, речевые механизмы функционируют автономно. Перенос образов-реакций из одного языка в другой не наблюдался. Более того, ассоциирование осуществлялось в рамках национально-культурной компетенции: «Преступление и наказание», Раскольников, тайга, «Law and Order», police, policeman; æгъдау, «Æфхæрдтæ Хæсанæ». Выбор стратегии ассоциирования и его основные типы не зависили от того является ли язык эксперимента родным, вторым или он усваивается в учебных условиях.

В реакциях на все слова-стимулы обнаружены компоненты эмоциональности и оценки, не зафиксированные в словарных статьях, но получившие лексическое наполнение в секторе ассоциативного поля слова. Отмечалась различная степень актуализации значений полисемантических слов-стимулов в языковом сознании испытуемых – происходило перераспределение лексико-семантических вариантов по степени их коммуникативной значимости.

Межъязыковое сопоставление позволило выявить не только универсалии процессов ассоциирования и их результатов, но и национально-культурную специфику: æгъдау (ЗАКЪОН), æгад (ФЫДРАКÆНД), «Æфхæрдты Хæсанæ» (ÆФХÆРД).

В условиях двуязычия и многоязычия формирование семантических сетей и их экстериоризация через единицы разных языков осуществляется в пределах наработанного индивидом социокультурного опыта [Баранов, Щербина 1991:20-21].

Языком науки, обучения и делового общения в республике является русский язык, поскольку терминологический фонд осетинского языка, как уже упоминалось, находится на этапе становления. Кроме того, студенты-юристы, участвовавшие в эксперименте, обучались профессиональной коммуникации на английском языке. Все вышеупомянутые факторы объясняют тот факт, что периферия языкового сознания осетин-билингвов представлена тремя знаковыми системами: русской языковой картиной мира (центральная зона), английской языковой картиной мира (в рамках приобретенной компетенции) и осетинской языковой картиной мира (фрагментарно).

Типологизация ассоциативных образов

Слово-стимул	Полюса структуры образа
	полюс предмета	полюс значения	полюс чувственной ткани значения	полюс личного смысла	полюс чувственной ткани личного смысла	полюс слова
закон	1682	392	167	-	68	-
преступление	1956	475	78	66	34	-
наказание	1012	119	-	80	50	-
law	1395	319	-	-	132	-
crime	1150	323	-	4	32	-
punishment	771	281	-	62	133	-
закъон	388	-	-	-	188	-
фыдракæ	672	-	-	2	105	-
æфхæрд	337	243	-	-	16	2
Всего	9427	2151	245	214	658	2
В %	74%	16.91%	1.9%	1.7%	5.2%	0.02%

 

Количество ассоциативных образов по исследуемым языкам

Слово-стимул	Полюса структуры образа
	полюс предмета	полюс значения	полюс чувственной ткани значения	полюс личного смысла	полюс чувственной ткани личного смысла	полюс слова
Русский язык	4650 76.2%	986 16.2%	176 2.9%	146 2.4%	152 2.5%	-
Английский язык	3316 71.6%	923 19.9%	-	66 1.4%	297 6.4%	-
Осетинский язык	1397 70.9%	243 12.3%	-	2 0.1%	309 15.7%	2 0.1%

 

Количественная обработка ассоциативных реакций-образов с применением структурной модели образа Ф.Е.Василюка показала, что 74% реакций занимают предметные образы, 16.9% реакций относятся к предметному значению, 1.9% - к чувственной ткани предметного значения, 1.7% реакций соотносится с личным смыслом и 5.2% - с чувственной тканью личного смысла, 0.02% реакции сосредоточены на полюсе слова. Реакции, соотносимые с чувственной тканью полюса предмета, не зафиксированы, что вызвано особенностями предметного характера выбранных стимулов.

Обработка ассоциативных реакций по методике Ф.Е.Василюка (гл.1.2) подтвердила, что лидирующее положение при качественной характеристике элементов ассоциативного поля занимают предметные образы, что закономерно, поскольку предметность является универсальным свойством человеческого мышления. Процесс ассоциирования направлен от слова к внешнему миру, конкретной ситуации: парламент, государство, правительство, депутат, гражданское право, суд, адвокат, прокурор, вор в законе и др. (ЗАКОН); убийство, кража, разбой, грабеж, бандит, преступник, нож, оружие и др. (ПРЕСТУПЛЕНИЕ); санкция, выговор, штраф, суд, прокурор, адвокат и др. (НАКАЗАНИЕ); government, parliament, legistator, law-giver, civil law, attorney, court (LAW); murder, robbery, robber, thief, shop-lifter, criminal law и др. (CRIME); incarcertion fine, sentence, justice (PUNISHMENT); паддзахадон хицаудзинад, рæсттæрхонад, бар, æгхдау (ЗАКЪОН); фыдгæнæг, марæг, лæг мард, къæрных, давæг и др. (ФЫДРАКÆНД); цæф, амарын, над (ÆФХÆРД). Получено 4682 реакции на русском языке, 3950 – на английском и 1621 реакция на осетинском языке.

Предмет и его чувственная ткань становятся доминантой образа, когда сознание сфокусировано не на самом предмете, на впечатлениях от него, на предметной действительности, стоящей за определенным словом. Такие образы называются импрессивными. Данный тип реакции не зафиксирован.

В случаях, когда языковое сознание направлено на общепонятное значение слова (стереотипные ассоциации), наблюдается толкование стимула: кодекс, правовой акт, конституция, правило, обязанность (ЗАКОН); противоправное деяние, уголовное преступление, незаконное деяние, правонарушение, нарушение закона (ПРЕСТУПЛЕНИЕ); кара, возмездие (НАКАЗАНИЕ); constitution, code, police, policeman (LAW); law-breaking, misdeed, offence, illegal activity (CRIME); penalty, imposition of deprivation, revenge (PUNISHMENT); æфхæрдзинад, æфхæрын, уайдзæф, бустæ кæнын (ÆФХÆРД).

Получено 985 реакций с доминантой полюса значения на руском языке, 923 – на англдийском и 243 – на осетинском языке.

Иллюстрацией доминирования полюса значения в образе случай ассоциаты являющиеся аллюрией или аллюзией: «Преступление и наказание» (ПРЕСТУПЛЕНИЕ), фемида (ЗАКОН), Раскольников (НАКАЗАНИЕ), «Law and Order» (LAW), an eye for a eye, a tooth for a tooth (PUNISHMENT).

При доминировании в образе чувственной ткани значения вербальное сознание фокусируется на чувственных впечатлениях, вызываемых мыслью о ком- или о чем-то, и связанных с ними ассоциациях: неукоснительный, правильный, честный, правомерный, справедливый, обязательный, разрешение, руководство (ЗАКОН); запрещенный, антигосударственный, нелегальный (ПРЕСТУПЛЕНИЕ); penal (PUNISHMENT); криминалон (ФЫДРАКÆНД). Всего 13 реакций.

Образы с выраженным доминированием личного смысла (эгоцентрические): тюрьма, решетка (ПРЕСТУПЛЕНИЕ); тайга, нары, тюрьма, решетка (НАКАЗАНИЕ); black (CRIME); jail, prison (PUNISHMENT); рæдыд (ФЫДРАКÆНД). Получено 146 реакций на русском языке, 66 – на английском и 2 реакции на осетинском языке.

Образы с преобладанием эмоционального переживания построены на основе чувственной ткани личного смысла. Случаи, характеризуемые аффективностью, называются экспрессивными: несовершенный, подавлять, запрет, честность, честь, истина, защита (ЗАКОН); зло, грех, кровь, плохо, несправедливость, опасный, злобный, холод (ПРЕСТУПЛЕНИЕ); холод, насилие, унижение, жестокость, несправедливость, страх (НАКАЗАНИЕ); harsh, cruel, violent, forbid (LAW); sin blood (CRIME); painful, cruel (PUNISHMENT); рæстаг, рæст, растдзинад, гæс (ЗАКЪОН); æвзæр, туг, æгад, чъизидзинад (ФЫДРАКÆНД); азар, æнæрастдзинад (ÆФХÆРД). Получено 152 реакции на русском языке, 297 – на английском языке и 209 – на осетинском языке.

Отмечается 2 реакции, когда сознание задерживается на самом слове, его звуковой форме: «Æфхæрдтæ Хæсанæ» (ÆФХÆРД).

Реакции, сосредоточенные на чувственной ткани слова, отсутствуют.

Ассоциативное поле слов-реакций на определенное слово-стимул представляет собой своеобразную форму овнешнения значения, существующего в сознании носителя данной культуры. Поскольку значение языковых единиц не только антропоцентрично, но и этноцентрично, ориентировано на данный этнос. Оно в полной мере раскрывает содержание, заложенное в слове, помогает понять фрагмент действительности, стоящий за словом, выявить особенности национальной культуры и специфику функционирования слова в языке. Значения слов, являясь культурными феноменами, «присваиваются» человеком по мере овладения культурой и языком, передаются из поколения в поколение в результате совместной деятельности.

Наше исследование показало, что знания о мире русской и англоязычной культуры у осетин в условиях учебного трилингвизма не формируются в рамках родной (осетинской) культуры, поскольку образы сознания включают не только значение и смысл, но и чувственную ткань личного смысла. Структура образа языкового сознания не определяется набором значений, стоящих за данным словом в родном языке.

Содержание языкового сознания полилингвов только в условиях естественной аккультурации может приблизиться, но не достигнуть полного совпадения структурой образов языкового сознания носителя другого языка.

 

ВЫВОДЫ

 

1. Свободный ассоциативный эксперимент является одной из наиболее разработанных и эффективных методик для анализа единиц ментального лексикона и принципов его организации. Ассоциативное значение понимается как потенциальное распределение реакций на некоторое слово-стимул. Совокупность множества ассоциативных реакций, полученная в массовом эксперименте, отражает разнообразные стратегии вербального ассоциирования. Реакции, объединенные по разным основаниям в группы и подгруппы, демонстрируют существующие типы ассоциативной связи. Вербальные ассоциации имеют слабую зависимость от контекста, но в то же время фундаментально связаны со значением.

2. Свободный ассоциативный эксперимент позволяет выявить национально-культурную специфику образов мира носителей разных культур, поскольку ассоциативное поле слов-реакций на определенное слово-стимул представляет собой форму овнешнения значения, существующего в познании типичного носителя данной культуры. Кроме того, ассоциативный эксперимент представляет прекрасную возможность для межкультурного сравнения.

3. Ассоциативные поля исходных слов-стимулов рассматриваются как модель сознания, содержащая набор правил оперирования знаниями (вербальными и невербальными), принятый в определенной культуре. Полученные ассоциативные поля служат базой для анализа соедржания образов языкового сознания в рамках данной этнической культуры. Ассоциативная организация связей репрезентирует модель хранения знаний в памяти человека.

4. Лексикон естественного языка толкуется как более или менее объективированная таксономическая система, в основе которой, независимо от типа языка, лежит относительно последовательная классификация мира на предметно-событийные сущности. Лексикон – это сложное. Динамическое, многоярусное, иерархичное образование, хранящее разнообразную информацию о предметах и явлениях, процессах окружающей действительности и отношениях между ними.

Слово признается единицей лексикона и средством доступа к информационной базе человека. Формальные (звуковые, графические), грамматические, семантические признаки, а также их комбинации служат параметрами для поиска слов в памяти.

5. Структура организации лексикона опирается на два общих принципа: логику упорядочения человеком знаний о мире и логику хранения знаний об особенностях оперирования словом в речи. Выделение ядра и периферии лексикона осуществляется по принципу частотности, с которой слово употребляется в качестве реакции на различные стимулы.

Ядро лексикона представлено высокочастотными лексическими единицами, преимущественно исконными, входящими в словарный запас детей до 6 лет включительно. Понятия, отражаемые этими словами, являются фундаментальными, повседневными понятиями, на которые опирается носитель любого языка в своей повседневной речедеятельности. Независимо от принадлежности тому или иному этносу, ядро лексикона в различных языках образуют слова, выражающие универсальные в своей сущности понятия.

6. Ядро языкового сознания осетин представлено наиболее частотными словами осетинского языка. Ведущее место в ядре лексикона осетин занимают существительные – 66.7%, ядре языкового сознания русских – 70%, в ядре языкового сознания англичан – 64%.

Ядро языкового сознания осетин отражает этно-культурную картину мира, более традиционную, по сравнению с русскими и англичанами.

Языки не функционируют параллельно в языковом сознании осетин-билингвов, даже при искусственном трилингвизме, поскольку речевые механизмы функционируют автономно. Перенос образов-реакций из одного языка в другой не наблюдался. Более того, ассоциирование осуществлялось в рамках национально-культурной компетенции.

7. Сравнительный анализ ядра языкового сознания осетин, русских и англичан позволил выявить национально-культурную специфику и универсальный характер ядра языкового сознания. Национально-культурная специфика проявляется на уровне отдельных слов – именно на этом уровне обнаруживаются максимальные различия между языками. В то же время обнаруживается универсальный характер по линии концептуального сравнения в разных языках. Ядро языкового сознания осетин отражает этно-культурную картину мира, более традиционную, по сравнению с русскими и англичанами.

8. Межъязыковое сравнение ассоциатов позволяет выявить универсальное и этноспецифическое. Было подтверждено наличие некоторых универсальных моделей связей в лексиконе, обнаружена национально-культурная специфика их реализации.

9. Среди синтагматических реакций преобладали конструкции «существительное+прилагательное», «существительное+существительное», «существительное+глагол», а также отмечались устойчивые словосочетания.

10. Наблюдались разные стратегии реагирования – обобщение, уподобление, определение качества, оценка, синонимия, противопоставление, импликация, аллюзия. Случаи переводной стратегии, т.е. идентификации значения слова с помощью перевода не зафиксированы. Это подтверждает полученные в результате опроса данные о том, что языке не функционируют параллельно в языковом сознании осетин-билингвов, даже при искусственном трилингвизме, поскольку речевые механизмы функционируют автономно. Перенос образов-реакций из одного языка в другой не наблюдался. Более того, ассоциирование осуществлялось в рамках национально-культурной компетенции. Выбор стратегии ассоциирования и его основные типы не зависели от того является ли язык эксперимента родным, вторым или он усваивается в учебных условиях.

11. Ассоциативное поле слов-реакций на определенное слово-стимул представляет собой своеобразную форму овнешнения значения. Существующего в сознании носителя данной культуры. Значения слов, являясь культурными феноменами, «присваиваются» человеком по мере овладения культурой и языком, передаются из поколения в поколение в результате совместной деятельности.

Обработка подтвердила, что лидирующее положение при качественной характеристике элементов ассоциативного поля занимают предметные образы, что закономерно, поскольку предметность является универсальным свойством человеческого мышления.

12. Наше исследование показало, что знания о мире русской и англоязычной культуры у осетин в условиях учебного трилингвизма не формируются в рамках родной (осетинской) культуры, поскольку образы сознания включают не только значение и смысл, но и чувственную ткань личного смысла. Структура образа языкового сознания не определяется набором значений, стоящих за данным словом в родном языке.

Содержание языкового сознания полилингвов только в условиях естественной аккультурации может приблизиться, но не достигнуть полного совпадения структурой образов языкового сознания носителя другого языка.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

В рамках настоящего исследования перед нами стояло несколько достаточно сложных проблем теоретического и практического характера: выявление структуры языкового сознания при би/полилингвизме, моделирование полилингвальной картины мир методом свободного ассоциативного эксперимента, определение основных «культурных зон» образа мира при сравнительно-сопоставительном анализе ментального лексикона.

Проведенное исследование позволило прийти к некоторым заключениям, которые могут быть сформированы следующим образом:

1. Каждый тип культуры вырабатывает свой символический язык, свой образ мира. Культур непосредственного связана с этническим мировидением. Однако в поликультурном этнографическом пространстве, когда существенная часть населения является двуязычной, а также в связи с вхождением России в мировое сообщество поликультурный и полилингвальный образ мира стал реальностью.

2. Процесс становления дву- и многоязычия сопровождается сложным взаимовлиянием и взаимодействием в сознании и речевой деятельности индивида двух или нескольких языковых систем.

Языковое сознание би/полилингва представляет собой гибридную структуру, совмещающую несколько знаковых систем. При этом более поздняя система встраивается в уже существующую, внедряясь в языковое сознание индивида. При этом более поздняя система встраивается в уже существующую, внедряясь в языковое сознание индивида. При формировании би/полилингвального сознания оптимальной моделью представления внеязыковой реальности является полилингвальная модель картины мира, структурируемая из компонентов, дополняющих, расширяющих и углубляющих образ мира, отраженный в языке.

3. Традиционное сознание этноса практически гомогенно. Оно составляет комплекс культурных представлений, связанный с этнической картиной мира. Национальный язык рассматривается как ядро знакового сознания. Языковое сознание детерминировано культурой этноса.

Этнический компонент картины мира представляет собой присущий членам этой культуры взгляд на внешний мир, их концепцию природы, себя и общества. Поликультурная картина мира кристаллизуется вокруг «центральной зоны», содержащей этнические константы, а также ценности и верования данного общества в свернутом виде.

Моделирование культурно-языкового пространства, погружение в которое происходит по принципу расширения круга культур, обеспечивает поликультурное и би/полилингвальное развитие языковой личности.

4. Влияние русскоязычной культуры на формирование языковой картины мира осетин, обусловлено наличием общего политико-экономического, культурного и научного пространства. Это вызвало усиление коммуникативных взаимодействий, в том числе межкультурных и привело к общности базовых знаний о мире. Возросла плотность информационных потоков, поступающих по русскоязычному каналу. В результате этих процессов русский язык явился не только средством и способом приобщения к новым знаниям, но также стимулом внутриязыкового развития.

Наиболее очевидные изменения в лексике осетинского языка происходят не только за счет заимствований, главным образом, из русского языка, но также за счет развертывания собственных потенциальных возможностей – переосмысления значений осетинских слов, создания неологизмов на базе оригинальных лексических и словообразовательных средств.

5. Анализ компонентов полилингвальной картины мира осуществлен методом свободного ассоциативного эксперимента.

Межъязыковое сравнение ассоциатов позволило выявить универсальное и этноспецифическое в картинах мира осетин, русских и англичан. Было подтверждено наличие некоторых универсальных моделей связей в лексиконе, а также выявлена национально-культурная специфика их реализации. Ядро языкового сознания осетин отражает этно-культурную картину мира, более традиционную, по сравнению с русскими и англичанами.

Ядро языкового сознания осетин-билингвов представлено наиболее частотными словами осетинского языка. Ведущее место в ядре лексикона осетин занимают существительные – 66.7% (в ядре языкового сознания русских – 70%, в ядре языкового сознания англичан – 64%). Понятия, отражаемые этими словами, являются фундаментальными, повседневными понятиями, на которые опирается носитель языка в своей повседневной речедеятельности. Независимо от принадлежности тому или иному этносу, ядро лексикона в различных языках образуют слова, выражающие универсальные в своей сущности понятия.

6. Периферия языкового сознания осетин-билингвов представлена тремя знаковыми системами: русской языковой картиной мира (центральный участок), английской языковой картиной мира (в рамках приобретенной компетенции) и осетинской языковой картиной мира (фрагментарно).

7. Таким образом, модель полилингвальной картины мира осетин в условиях дву/многоязычия включает в себя центральную зону и периферию, центральная зона представлена этноязыковой картиной мира (ядро ментального лексикона осетин и этнокультурные концепты как ключевые слова языка и культуры), причем отдельные элементы центральной доны дублируются, а квази-понятия передаются средствами осетинского и русского языков, но чаще объем понятий, даже заимствованных, не совпадает. Периферия модели иолилингвальной картины мира осетин-билингвов состоит из компонентов русской языковой картины мира (основной участок), иноязычной/англоязычной картины мира (в рамках приобретенной компетенции) и осетинской языковой картины мира (фрагментарно).

8. Структура компонентов данной полилингвальной модели соотносится с функциональной активностью указанных языков: осетинский язык используется в сфере бытового общения и традиционной культуры (в меньшей степени – русский), а русский и иностранный языки – в официально-деловой, общественно-политической и научной сферах, при межкультурной коммуникации.

9. Среди синтагматических реакция преобладали конструкции «существительное+прилагательное», «существительное+существительное», «существительное+глагол», а также отмечались устойчивые словосочетания.

Наблюдались разные стратегии реагирования – обобщение, уподобление, определение качества, оценка, синонимия, противопоставление, импликация, аллюзия. Случаи переводной стратегии, т.е. идентификации значения слова с помощью  перевода не зафиксированы. Это подтверждает полученные в результате опроса данные о том, что в языке не функционируют параллельно в языковом сознании осетин-билингвов, даже при искусственном трилингвизме, поскольку речевые механизмы функционируют автономно. Перенос образов-реакций из одного языка в другой не наблюдался. Более того, ассоциирование осуществлялось в рамках национально-культурной компетенции.

ЛИТЕРАТУРА

 

1.                 Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. – М., 1994.

2.                 Алпатов В.М. История лингвистических учений. – М., 1998.

3.                 Апресян Ю.Д. Идеи и методы современной структурной лингвистики. – М., 1966.

4.                 Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка//Вопросы языкознания. 1995. № 1.

5.                 Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка. М., 1995.

6.                 Арнольд И.В. Эквивалентность как лингвистическое понятие// Иностранный язык в школе. 1976. № 1.

7.                 Арнольдов А.И. Теория культуры и вопросы методологии//Культура, человека и картины мира. – М., 1987.

8.                 Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений. Оценка. Событие. Факт. – М., 1988. – 341 с.

9.                 Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1988.

10.             Арутюнова Н.Д. Наивные размышления о наивной картине мира//Язык о языке. – М., 2000. – С.7-19.

11.             Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантике языка. – Воронеж, 1996.

12.             Бабушкин А.П. Типы концептов в лексико-фразеологической семантик языка, их личностная и национальная специфика. Дис. … д-ра филол. наук. – Воронеж, 1997.

13.             Баранов А.Н., Добровольский Д.О. Концептуальная модель значения идиомы//Когнитивные аспекты лексики. – Тверь, 1991.

14.             Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. – М., 1986.

15.             Бижева З.Х. Адыгская языковая картина мира. – Нальчик, 2000.

16.             Блумфилд Л. Язык. – М., 1968.

17.             Блэк М. Лингвистическая относительность (теоретические воззрения Бенджамена Ли Уорфа)//Новое в лингвистике. Вып. I. – М., 1960.

18.             Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. – Т.II. – М., 1963.

19.             Борухов Б.Л. Зеркальная метафора в истории культуры//Логический анализ языка. – М., 1991. –

20.             Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. – М., 1973.

21.             Брутян Г.А. Гипотеза Сепира-Уорфа. – Ереван, 1968.

22.             Брутян Г.А. Язык и картина мира//НДВШ. Философские науки, 1973. - № 1.

23.             Брутян Г.А. Языковая картина мира и ее роль в познании// Методологические проблемы анализа языка. – Ереван, 1976.

24.             Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). – М., 1997.

25.             Вайгербер Л. Язык и философия//Вопросы языкознания. – 1993. - № 2.

26.             Вайсгербер Й.Л. Родной язык и формирование духа. – М., 1993.

27.             Василюк Ф.Е. Структура образа//Вопросы психологии. 1993. № 5.

28.             Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М., 1996.

29.             Вежбицкая А. Семантические универсалии и описание языков. – М., 1996 [1999].

30.             Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и грамматики. – М., 2001.

31.             Величковский Б.М. Образ мира как гетерархия систем отсчета//А.Н.Леонтьев и современная психология. – М., 1983.

32.             Верещагин Е.М., Костомаров В.Т. Язык и культура. – М., 1976.

33.             Воркачев С.Г. Концепт счастья в русском языковом сознании: опыт лингвокультурологического анализа. – Краснодар, 2002.

34.             Воробьев В.В. Лингвокультурология (Теория и методы). – М., 1997.

35.             Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6-ти т. – М., 1982-1984.

36.             Выготский Л.С. Мышление и речь//Собр.соч. в 6-ти т. Т.2. – М., 1982.

37.             Выготский Л.С. Проблемы сознания//Собр.соч. в 6-ти т. Т.3. – М., 1983.

38.             Габараев Н.Я. Об отражении в осетинской лексике условий жизни осетинского народа//Известия Северо-Осетинского НИИ. Вып.8. – Цхинвали, 1957.

39.             Гадамер Х.-Г. Истина и метод. – М., 1988.

40.             Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. – М., 1991.

41.             Галазов А.Х., Исаев М.И. Народы – братья, языки – братья. – Орджоникидзе, 1987.

42.             Гальперин П.Я. Языковое сознание и некоторые вопросы взаимоотношения языка и мышления//Вопросы психологии. 1977. № 4.

43.             Гачев Г.Д. Национальные образы мира: курс лекций. – М., 1998.

44.             Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Евразия. Космос кочевника, земледельца и горца. – М., 1999.

45.             Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. – М., 1990.

46.             Геляева А.И. Человек в языковой картине мира. – Нальчик, 2002.

47.             Григорьева Т.П. Образы мира в культуре: встреча Запада с Востоком//Культура, человека и картина мира. – М., 1987.

48.             Гумбольдт В.М. Избранные труды по языкознанию. – М., 1984.

49.             Гумбольдт В.фон. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества//Избранные труды по языкознанию. – М., 1984.

50.             Гумбольдт В.фон. Язык и философия культуры. – М., 1985.

51.             Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – М., 1994.

52.             Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. – М., 1972.

53.             Гуревич А.Я. Ментальность//Опыт словаря нового мышления. – М., 1989.

54.             Гуревич А.Я. Философия культуры. – М., 1995.

55.             Гуриев Т.А. Влияние русского языка на развитие осетинской лексики. – Орджоникидзе, 1962.

56.             Гухман М.М. Лингвистическая теория Л.Вейсгербера//Вопросы теории языка в современной зарубежной лингвистике. – М., 1961.

57.             Давыдов Ю.Н. Картина мира и социально-историческое развитие//Гайденко П.П., Давыдов Ю.Н. История и рациональность. Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс. – М., 1991.

58.             Даниленко Л.В. Когнитивные аспекты языковой картины мира в сравнении с научной//Когнитивные аспекты языкового значения. – Иркутск, 1997.

59.             Дашиева Б.В. Концепт образа мира в языковом сознании русских, бурят и англичан (национально-культурный аспект). Автореф. дис. … канд.филол.наук. – М., 1999.

60.             Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце ХХ века//Язык и наука конца ХХ века. – М., 1995.

61.             Дмитрюк С.В. Образ времени в сознании носителей русской и английской культур//Языковое сознание: формирование и функционирование. – М., 1998.

62.             Дмитрюк Н.В. Формы существования и функционирования языкового сознания в негомогенной культурной среде. Автореф. дис. … д-ра филол. наук. – М., 2000.

63.             Доценко Т.И. Вербальная ассоциация как перцептивно-смысловой процесс//Материалы XVIII межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып.16. Секция общего языкознания. Ч.2. – СПб., 1999.

64.             Доценко Т.И. Влияние экспериментальной ситуации на ассоциативное поле младшего подростка//Проблемы детской речи. – СПб., 1999.

65.             Доценко Т.И. Влияние экспериментальной ситуации на процесс и характер ассоциирования//Материалы XXVII межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып.13. – СПб., 1998.

66.             Доценко Т.И. Семантические (парадигматические) связи внутреннего лексикона подростка//Материалы XXIX межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып.14. Ч.2. – СПб., 2000.

67.             Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. – М., 1980.

68.             Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ//Вопросы психологии. 1993. № 5.

69.             Евсюкова Т.В. Словарь культуры как проблема лингвокультурологии. – Ростов-на-Дону, 2001.

70.             Ейгер Г.В. Языковое сознание и механизм контроля языковой правильности речи//Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации: Языковое сознание. – М., 1988.

71.             Ейгер Г.В. Механизмы контроля языковой правильности высказывания. – Харьков, 1990.

72.             Ермолаева Л.С. Неогумбольдтианское направление в современном буржуазном языкознании//Проблемы общего и частного языкознания. – М., 1960.

73.             Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи//Язык. Речь. Творчество (Избранные труды). – М., 1998.

74.             Жюль К.К. Язык как практическое сознание (философский анализ). – Киев, 1990.

75.             Залевская А.А. Проблемы организации внутреннего лексикона человека. – Калинин, 1977.

76.             Залевская А.А. Вопросы организации лексикона человека в лингвистических и психологических исследованиях. – Калинин, 1978.

77.             Залевская А.А. Межъязыковые сопоставления в психолингвистике. – Калинин, 1979.

78.             Залевская А.А. Психолингвистические проблемы семантики слова. – Калинин, 1982.

79.             Залевская А.А. Слово в лексиконе человека: Психолингвистическое исследование. – Воронеж, 1990.

80.             Залевская А.А. Вопросы теории и практики межкультурных исследований//Этнокультурная специфика языкового сознания. – М., 1996.

81.             Залевская А.А. Вопросы теории овладения вторым языком в психолингвистическом аспекте. – Тверь, 1996.

82.             Залевская А.А. Введение в психолингвистику. – М., 1999.

83.             Звягинцев В.А. Язык и лингвистическая теория. – М., 1973.

84.             Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. – М., 1973..

85.             Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания//Вопросы психологии. 1991. № 2.

86.             Зинченко В.П., Моргунов Е.Б. Человек развивающийся//Очерки российской психологии. – М., 1994.

87.             Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Об объективном методе в психологии//Вопросы философии. 1977. № 7.

88.             Золотова Н.О. Разграничение ядра и периферии в исследованиях организации лексики//Психолингвистические исследования: звук, слово, текст. – Калинин, 1987.

89.             Золотова Н.О. Специфика ядра лексикона носителя английского языка. Автореф. дис. … канд.филол.наук. – Одесса, 1989.

90.             Золотова Н.О. «Картина мира» и ядро лексикона носителя английского языка//Проблемы семантики: психолингвистические исследования. – Тверь, 1991.

91.             Иванов А.В. Сознание и мышление. – М., 1994.

92.             Иванова Е.В. Пословичные карты мира. – СПб., 2002.

93.             Ильенков Э.В. Философия и культура. – М., 1991.

94.             Ильин В.В. Язык – Понимание – Культура//Язык и культура: Факты и ценность. – М., 2001.

95.             История лингвистических учений: Древний мир./Отв.ред. Десницкая А.В., Кацнельсон С.Д. – Л., 1980.

96.             История лингвистических учений: Средневековая Европа./Отв.ред. Десницкая А.В., Кацнельсон С.Д. – Л., 1985.

97.             История лингвистических учений: Позднее Средневековье./Отв.ред. Десницкая А.В., Кацнельсон С.Д. – СПб., 1991.

98.             Каган М.С. Философия культуры. – СПб., 1996.

99.             Камболов Т.Т. Языковая ситуация в Республике Северная Осетия – Алания: История, современность, перспективы. – Владикавказ, 2002.

100.        Каражаев Ю.Д. Этнонимы: проблема универсалий (или секреты мистификации экстенсионалов и интенсионалов в сакральных контекстах)//История и философия культуры: актуальные проблемы. Вып.6. – Владикавказ, 2003.

101.        Каражаев Ю.Д. Кавказский слой в осетинской фонологии//материалы международного симпозиума, посвященного 100-летию со дня рождения А.С.Чикобава. Иберийско-кавказские чтения. – Тбилиси, 1998.

102.        Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. – М., 1976.

103.        Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка. – М., 1993.

104.        Караулов Ю.Н. От структуры ассоциативного словаря к структуре языковой способности//Вестник Российского ун-та дружбы народов. Сер. Филология. Журналистика. 1994. № 1.

105.        Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности//Ю.Н.Караулов, Ю.А.Сорокин, Е.Ф.Тарасов, Н.В.Уфимцева, Г.А.Черкасова. Русский ассоциативный словарь. Т.I. – М., 1994.

106.        Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. – М., 1999.

107.        Караулов Ю.Н. Семантический гештальт ассоциативного поля и образы сознания//Языковое сознание: содержание и функционирование. Тезисы докладов XIII международного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации. М., 2000.

108.        Касевич В.Б. Семантика. Синтаксис. Морфология. – М., 1988.

109.        Касьянова К. О русском национальном характере. – М., 1994.

110.        Кацнельсон С.Д. Содержательно-типологическая концепция В.фон Гумбольдта//Понимание историзма и развития языкознания в 1-ой пол.XIX в. – Л., 1984.

111.        Кликс Ф. Пробуждающееся сознание: У истоков человеческого интеллекта. – М., 1983.

112.        Клименко А.П. Лексическая системность и ее психолингвистическое изучение. – Минск, 1974.

113.        Клюканов И.Э. Языковое сознание и национальная картина мира//Тезисы IX всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникаций. – М., 1988.

114.        Ковалева Т.Ю. О содержательных контекстах понятия «концепт»: от В.Гумбольдта и А.А.Потебни к А.Вежбицкой и Ю.С.Степанову//Язык. Человек. Картина мира: Материалы всероссийской научной конференции. Ч.I. – Омск, 2000.

115.        Колесов В.В. Философия русского слова. – СПб., 2002.

116.        Колесов В.В. Язык и ментальность. – СПб., 2004.

117.        Корнилов О.А. Языковая картина мира и производные национальных менталитетов. – М., 1999.

118.        Колшанский Г.В. Соотношение субъективных и объективных факторов в языке. – М., 1976.

119.        Колшанский Г.В. Объективная картина мира в познании и языке./ Отв.ред. А.М.Шахнарович. – М., 1990.

120.        Коул М., Скрибнер С. Культура и мышление: Психологический очерк. – М., 1977.

121.        Кочетков В.В. Кросс-культурное исследование невербальной коммуникации русских и немцев//Психологическое обозрение. 1997. №1.

122.        Кочетков В.В. Психология культурных различий. – М., 2002.

123.        Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? (Человек. Сознание. Коммуникация). – М., 1998.

124.        Крысин Л.П. Лексическое заимствование и калькирование в русском языке последних десятилетий//Вопросы языкознания. 2002. № 6.

125.        Крушевский Н.В. Очерк науки о языке. – Казань, 1983.

126.        Кубрякова Е.С. Роль словообразования в формировании языковой картины мира//Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. – М., 1988.

127.        Кубрякова Е.С. Человеческий фактор в языке: язык и порождение речи. – М., 1991.

128.        Кубрякова Е.С. Об одном фрагменте концептуального анализа слова «память»//Логический анализ языка, культурные концепты. – М., 1991.

129.        Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика – психология – когнитивная наука//Вопросы языкознания. 1994. № 4.

130.        Кубрякова Е.С. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (опыт парадигмального анализа)//Язык и наука конца ХХ века. – М., 1995.

131.        Кубрякова Е.С. Категоризация мира: пространство и время (вступительное слово)//Категоризация мира: пространство и время// Материалы научной конференции. – М., 1997.

132.        Кубрякова Е.С. О связях когнитивной науки с семиотикой (определение интерпретанты знака)//Язык и культура: факты и ценности. – М., 2001.

133.        Кузнецов А.М. Объективные знания об окружающем мире и их отражение в лексике и лексикографии//Слово в грамматике и словаре. – М., 1984.

134.        Кулаев Н.Х. Основные этапы развития и источники обогащения осетинского литературного языка//Известия СО НИИ. Т.16. – Орджоникидзе, 1956.

135.        Кулаев Н.Х. Влияние русского языка на развитие словарного состава осетинского языка//Известия СО НИИ. Т.17. – Орджоникидзе, 1957.

136.        Лебедева Л.Б. Высказывания о мире: содержательные и формальные особенности//Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. – М., 1990.

137.        Лебедева Е.М. Русская диаспора: диалог цивилизаций и кризис социальной идентичности//Психологический журнал. 1996. Т.17. № 4.

138.        Леонтович О.А. Русские и американцы: парадоксы межкультурного общения. – Волгоград, 2002.

139.        Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. – М., 1965.

140.        Леонтьев А.А. Психолингвистика. – Л., 1967.

141.        Леонтьев А.А. Язык, речь, речевая деятельность. – М., 1969.

142.        Леонтьев А.А. Проблема глоттогенеза в современной науке//Энгельс и языкознание. – М., 1972.

143.        Леонтьев А.А. Психологический аспект языкового значения//Принципы и методы семантических исследований. – М., 1976.

144.        Леонтьев А.А. Общие сведения об ассоциациях и ассоциативных нормах//Словарь ассоциативных норм русского языка. – М., 1977.

145.        Леонтьев А.А. Формы существования значения//Психологические проблемы семантики. – М., 1983.

146.        Леонтьев А.А. Языковое сознание и образ мира//Тезисы IX всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации: Языковое сознание. – М., 1988.

147.        Леонтьев А.А. Языковое сознание и образ мира//Язык и сознание: парадоксальная реальность. – М., 1993.

148.        Леонтьев А.А. Основы психолингвистики. – М., 1999.

149.        Леонтьев А.А. Деятельный ум (Деятельность, Знак, Личность). – М., 2001.

150.        Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. – М., 1972.

151.        Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. – М., 1975.

152.        Леонтьев А.Н. Образ мира//Избранные психологические произведения: В 2-х т. Т.II. – М., 1983.

153.        Леонтьев Д.А. Личностный смысл и трансформация психического образа//Вестник МГУ. Сер.14. Психология. 1988. № 2.

154.        Леонтьев Д.А. Психология смысла. – М., 1999.

155.        Ли Тоан Тханг. Пространственная модель мира. Дис. … канд.филол. наук. – М., 1993.

156.        Линдсей П., Норман Д. Переработка информации у человека: введение в психологи. – М., 1974.

157.        Лихачев Д.С. О национальном характере русских//Вопросы философии. 1990. № 4.

158.        Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка//Известия РАН. 1993. №1.

159.        Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка//Русская словесность: Антология. – М., 1997.

160.        Ломов Б.Ф. Когнитивные процессы как процессы психического обращения//Когнитивная психология. – М., 1986.

161.        Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. – М., 1999.

162.        Лурия А.Р. Язык и сознание. – М., 1979.

163.        Лурия А.Р. основные проблемы нейролингвистики. – М., 1975.

164.        Лурье С.В. Историческая этнология. – М., 1997.

165.        Ляпин С.Х. Концептология: к становлению подхода//Концепты. Научные труды Центроконцепта. Вып. I. – Архангельск, 1997.

166.        Маковский М.М. «Картина мира» и миры образов (Лингвокультурологические этюды)//Вопросы языкознания. 1992. № 6.

167.        Маковский М.М. Язык – миф – культура. – М., 1996.

168.        Мамардашвили М.К. Сознание как философская проблема//Вопросы философии. 1990. № 10.

169.        Мамардашвили М.К. Как я пониманию философию. – М., 1992.

170.        Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Необходимость себя. – М., 1996..

171.        Мамардашвили М.К., Пятигорский А.М. Символ и сознание. – М., 1997.

172.        Маркарян Э.С. Очерки теории культуры. Ереван, 1969.

173.        Маркарян Э.С. Об исходных методологических предпосылках исследования этнических культур//Методологические проблемы исследования этнических культур. – Ереван, 1978.

174.        Маркарян Э.С. теория культуры и современная наука (логико-методологический анализ). – М., 1983.

175.        Маслоу А. По направлению к психологии бытия. – М., 2002.

176.        Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. – М., 1996.

177.        Найда Ю. К науке переводить//Вопросы теории перевода в зарубежной лингвистике. – М., 1978.

178.        Найсер У. Познание и реальность. – М., 1981.

179.        Нарты. Осетинский героический эпос. – М., 1989. Кн.2. 1990. Кн.1.

180.        Нгуен Тхи Хыонг. Образы языкового сознания русских и вьетнамцев: сопоставительный анализ. Автореф. дис. … канд.филол.наук. – М., 2000.

181.        Нгуен Тхи Хыонг. Мир в образах сознания въетнамцев//Языковое сознание и образ мира. – М., 2000.

182.        Нерознак В.П. От концепта к слову: к проблеме филологического концептуализма//Вопросы филологии и методики преподавания иностранного языка. – Омск, 1998.

183.        Никитин М.В. Основы лингвистической теории значения. – М., 1988.

184.        Никитина С.Е. Культурно-языковая картина мира. Автореф. дис. … д-ра филол. наук. – М., 1999.

185.        Новиков А.И., Ярославцева Е.И. Семантические расстояния в тексте и языке. – М., 1990.

186.        Новикова Н.С., Черемисина Н.В. Многомирие в реалии и общая типология языковых картин мира//Филологические науки. 2000. № 1.

187.        Овчинникова И.Г. Ассоциации и высказывания: Структура и семантика. – Пермь, 1994.

188.        Овчинникова И.Г. Функции ассоциативного механизма во внутреннем лексиконе, идеолекте «картин мира»//Вестник Пермского ун-та. – Пермь, 2000. Вып.1.

189.        Осетинские пословицы и поговорки/Сост. .В.Абаева. – Цхинвали, 1962.

190.        Осетия и осетины/Сост. К.Челохсаты. – Владикавказ, 1994.

191.        Павиленис Р.И. Логический анализ естественного языка. – Вильнюс, 1982.

192.        Павиленис Р.И. Проблема смысла. Современный логико-филосфский анализ языка. – М., 1983.

193.        Падучева Е.В. Феномен Анны Вежбицкой//Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. – М., 1997.

194.        Палермо Д.С. Словесные ассоциации и речевое поведение детей//Изучение развития и поведения детей. – М., 1966.

195.        Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания: Гносеологические аспекты. – М., 1977.

196.        Петренко В.Ф. Психосемантик сознания. – М., 1988.

197.        Петренко В.Ф. Основы психосемантики6 учебное пособие. – Смоленск, 1997.

198.        Петров В.В. Язык и логическая теория//Новое в зарубежной лингвистике. Логический анализ естественного языка. Вып.18. – М., 1986.

199.        Петров В.В. Язык и логическая теория: в поисках новой парадигмы// Вопросы языкознания. 1988. № 2.

200.        Петров В.В. Идеи современной феноменологии и герменевтики в лингвистическом представлении знаний//Вопросы языкознания. 1990. №6.

201.        Петухов В.В. Образ мира и психологическое изучение мышления//Вестник МГУ. Сер. Психология. № 4. 1984.

202.        Пиаже Ж. Избранные психологические труды. – М., 1994.

203.        Пиаже Ж. Избранные психологические труды. Генезис числа у ребенка. Логика и психология. – М., 1996.

204.        Писанова Т.В. Лингводидактические и семантические проблемы изучения национально-культурной ценностной картины мира// Актуальные проблемы межкультурной коммуникации. Вып.№ 444. – М., 1999

205.        Пищальникова В.А. Проблема смысла художественного текста. – Новосибирск, 1992.

206.        Пищальникова В.А., Герман И.А. Введение в психолингвистику. – Барнаул, 1999.

207.        Позднякова Т.Ю. Русский язык в языковом опыте билингва//Русская речь. 1999. № 5.

208.        Попова З.П., Стернин М.А. Концептосфера и картина мира//Язык и национальное сознание. Вып.3. – Воронеж, 2002.

209.        Портнов А.Н. О понятии знакового сознания//Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации: Языковое сознание. – М., 1988.

210.        Портнов А.Н. Язык и сознание. – Иваново, 1994.

211.        Портнов В.Н. Взаимосвязь языка и сознания в философии XIX-ХХ веков: методологический анализ основных направлений исследования. Дисс. … д-ра филос.наук. – Иваново, 1998.

212.        Постовалова В.И. Язык как деятельность: Опыт интепретации концепции В.Гумбольдта. – М., 1982.

213.        Постовалова В.И. Существует ли языковая картина мира?//Язык как коммуникативная деятельности человека. Вып.284. – М., 1987.

214.        Постовалова В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека//Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988.

215.        Потебня А.А. Слово и миф. – М., 1989.

216.        Потебня А.А. Язык и мысль. – М., 1999.

217.        Почепцов О.Т. Языковая ментальность: способ представления мира// Вопросы языкознания. 1990 . № 6.

218.        Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в преподавании русского языка как иностранного. Дис. … д-ра филол.наук. – М., 1996.

219.        Прохоров Ю.Е. Национальные социокультурные стереотипы речевого общения и их роль в обучении русскому языку иностранцев. – М., 1997.

220.        Радченко О.А. Язык как миросозидание: лингвофилософская концепция неогумбольтианства. Автореф. дис. … д-ра филол.наук. – М., 1998.

221.        Радченко О.А. Понятие языковой картины мира в немецкой философии языка ХХ века//Вопросы языкознания. 2002. № 6.

222.        Рамишвили Г.В. Вильгельм фон Гумбольдт – основоположник теоретического языкознания//Гумбольдт В.фон. Избранные труды по языкознанию. – М., 1984..

223.        Рафикова Н.В. Динамика ядра и периферии семантического поля текста. Дис. … канд.филол.наук. – Тверь, 1994.

224.        Рогожникова Т.М. Ассоциативная структура слова и процесс понимания текста//Психолингвистические проблемы семантики. – Тверь, 1990.

225.        Рогожникова Т.М. Анализ материалов эксперимента по изучению контекстного и внеконтекстного окружения слова// Психолингвистические исследования: слово и текст. – Тверь, 1995.

226.        Рогожникова Т.М. Слово, ассоциации и жизнедеятельность человека// Семантика слова и текста: психологические исследования. – Тверь, 1998.

227.        Руденко Д.И., Прокопенко В.В. Философия языка: путь к новой эпистеме//Язык и наука конца ХХ века. – М.: РГГУ, 1995. – С.118-143.

228.        Руднев В.П. Словарь русской культуры ХХ века. Ключевые понятия и тексты. – М., 1997.

229.        Сахарный Л.В. Введение в психолингвистику. – Л., 1989.

230.        Сахно С.Л. «Свое-чужое» в концептуальных структурах//Логический анализ языка. Культурные концепты. – М., 1991.

231.        Серебренников Б.А. Предисловие//Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988.

232.        Сепир Э. Язык, раса и культура//Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993.

233.        Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. – М., 1993.

234.        Слобин Д., Грин Дж. Психолингвистика. – М., 1976.

235.        Смирнов С.Д. Мир образов и образ мира//Вестник МГУ. Сер. Психология. № 2. 1981.

236.        Смирнов С.Д. Понятие «образ мира» и его значение для психологии познавательных процессов//А.Н.Леонтьев и современная психология. – М., 1983.

237.        Смирнов С.Д. Психология образа: Проблемы активности психического отражения. – М., 1985.

238.        Солсо Р.Л. Когнитивная психология. – М., 1996.

239.        Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В. «Культурный знак» Л.С.Выготского и гипотеза Сепира-Уорфа//Национально-культурная специфика речевого общения народов СССР. – М., 1982.

240.        Сорокин Ю.А. Формы сознания и его многослойность//Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации: Языковое сознание. – М.1988..

241.        Спивак Д.Л. Лингвистика измененных состояний сознания: проблема текста//Вопросы языкознания. 1987. № 2.

242.        Спивак Д.Л. Язык при измененых состояниях сознания. – Л., 1989.

243.        Соссюр Ф.де. Труды по языкознанию. – М., 1977.

244.        Тарасов Е.Ф. Введение//Язык и сознание: парадоксальная рациональность. – М.,1993.

245.        Тарасов Е.Ф. О формах существования сознания//Язык и сознание: парадоксальная рациональность. – М., 1993.

246.        Тарасов Е.Ф. Межкультурное общение – новая онтология анализа языкового сознания//Этнокультурная специфика языкового сознания –М., 1996.

247.        Тарасов Е.Ф., Тарасова М.Е. Исследование ассоциативных полей представителей разных культур//Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения России). – М.,1997.

248.        Телия В.Н. Номинация//Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

249.        Тер-Минасова С.Г. Язык и межкультурная коммуникация. – М., 2000.

250.        Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. – М., 1995.

251.        Уорф Б.Л. Наука и языкознание//Новое в лингвистике. Вып.I. – М., 1960.

252.        Уорф Б.Л. Отношение норм поведения и мышления к языку// Зарубежная лингвистика. Вып. I. – М., 1999.

253.        Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира: Антология в семантике. – М., 2003.

254.        Уфимцева Н.В. Роль лексики в познании человеком действительности и в формировании языковой картины мира//Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. – М., 1988.

255.        Уфимцева Н.В. Человек и его сознание: проблема формирования//Язык и сознание: парадоксальная рациональность. – М., 1993.

256.        Уфимцева Н.В. Русские: опыт еще одного самопознания// Этнокультурная специфика языкового сознания. – М., 1996.

257.        Уфимцева Н.В. Доминанты образа мира современных русских//XII международный симпозиум по психолингвистике и теории коммуникации. – М., 1997.

258.        Уфимцева Н.В. Этнический характер и язык русских//Этнокультурные исследования языкового сознания. – М., 1998.

259.        Уфимцева Н.В. Языковое сознание и образ мира славян//Языковое сознание и образ мира. – М., 2000.

260.        Фесенко Т.А. Парадигмы взаимоотношения языка и сознания в контексте этнопсихолингвистики//Реальность, язык и сознание. Вып.1. – Тамбов, 1999.

261.        Фесенко Т.А. Языковое сознание в интраэтнической среде. – Тамбов, 2000.

262.        Фефилов А.И. Язык как результат и как средство деятельности сознания//Тезисы IX Всесоюзного симпозиума по психолингвистике и теории коммуникации: Языковое сознание. – М., 1988.

263.        Фефилов А.И. Язык – сознание – действительность (Лингво-философская интерпретация). – Ульяновск, 2002.

264.        Фреге Г. Мысль: логическое исследование//Философия. Логика. Язык. – М., 1987.

265.        Фреге Г. Логика и логическая семантика. – М., 2000.

266.        Фрумкина Р.М. Концептуальный анализ точки зрения лингвиста и психолога//Научно-техническая информация. Сер. Информационные процессы и системы. 1992. № 3.

267.        Фрумкина Р.М. Самосознание лингвистики – вчера и завтра//Известия РАН. Сер. языка и литературы. Т.58. № 4. 1999.

268.        Хайдеггер М.  Слова Ницше «Бог мертв»//Вопросы философии. 1990. №7.

269.        Цветкова Л.С. Нейропсихологическая реабилитация больных. Речь и интеллектуальная деятельность. – М., 1985.

270.        Цветкова Т.К. Проблемы сознания в контексте обучения иностранному языку//Вопросы психологии. 2001. № 4.

271.        Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. – М., 1990.

272.        Чейф У. Память и вербализация прошлого опыта//Новое в зарубежной лингвистике. Прикладная лингвистика. Вып. XII. – М., 1983.

273.        Чернейко Л.О. Лингво-философский анализ абстрактного имени. – М., 1998.

274.        Чесноков П.В. Неогумбольдтианство//Философские основы зарубежных направлений в языкознании. – М., 1997.

275.        Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира. – М., 1997.

276.        Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. – М., 1973.

277.        Шмелев Д.Н. Парадоксы идентификации//Логический анализ языка. Торжество и подобие. Сравнение и идентификация. – М., 1990.

278.        Щерба Л.В. О преподавании языков в средней школе. Общие вопросы методики. – М.-Л., 1947.

279.        Щерба Л.В. Избранные труды по языкознанию и фонетике. Т.I. – Л., 1958.

280.        Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. – Л., 1974.

281.        Щур Г.С. Теория поля в лингвистике. – М., 1974.

282.        Гуыриаты Т. Уæзданы «сымах»//Рæстдзинад. 2003. 10 июня.

283.        Моргоуаты Л. Куыд дзурæм – «ды» æви «сымах»//Рæстдзинад. 2004. 4 февраля.

284.        Тахъазты Х. «Ды» æви «сымах»?//Рæстдзинад. 1983. 8 июня.

285.        Aitchison J. Words in the mind: an introduction to the mental lexocon. - Oxford, 1987.

286.        Anderson J. The architecture of cognition. – Cambridge, Mass., London, 1983.

287.        Anglin J.M. The growth of word meaning. – Cambridge, Mass., London, 1970.

288.        Barsalou L.W. Structure, flexibility and linguistic vagary in concepts:  manifestations of a compositional system of perceptual symbol//Theories of memory. London, 1993.

289.        Bermudez J.L. Naturalism and conceptual norms//Philosophical Quarterly. Vol.49. Issue 194. 1999.

290.        Bierwisch M.  Basic issues in the development of word meaning//Deutsch W. (Ed.). The child’s construction of language. – London, 1981.

291.        Boas F. Handbook of american indian languages. – Pt. L.Washington, 1933.

292.        Bright W. Sociolinguistics. – Los Angeles etc.: Univ. of California, 1966.

293.        Carroll D.W. Psychology of language. 2-nd. edition. – Pacific Grove. CA: Brooks/Cole, 1994.

294.        Coseriu E. Lexikalische Solidaritaten//Poetica. 1967. № 1. – P.293-303.

295.        Deese J. The structure of associations in Language and thought. – Baltimore, 1965.

296.        Emmorey K.D. & Fromkin V.A. The mental lexicon//Linguistics: The Cambridge Servey. Language: Psychological and Biological aspects. – Vol.3. – Cambridge, 1988.

297.        Ervin-Tripp S. Language Acquisition and Communicative choice. – Stanford, 1973. Part 2

298.        Garman M. Psycholinguistics. Cambridge, 1990.

299.        Kempen G., Huijbers P. The lexicalization process in sentence production and naming: Indirect election of words//Cognition. 1983. Vol.14.

300.        Kent J.H., Rosanoff A.J. A Study of Association in Insanty//American Journal of Insanty. 1970. Vol.67. № 1-2.

301.        Kluckhohn C. values and value-orientations in the theory of action//Toward a general theory of action. – Cambridge, 1951.

302.        Lakoff J. Cognitive semantics//Meaning and mental representations. – Bloomington, 1988. –

303.        Levelt W.J.M. Speaking: From intention to articulation. – Cambridge, MA, 1993 [1989].

304.        McNeill D. A study of word association//Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. Vol.5. 1966.

305.        Miller G.A. The organization of lexical memory: Are words associations sufficient?//The pathology of memory. – New York, 1969.

306.        Osgood Ch.E. Lectures on language performance. – New York, 1980.

307.        Pollio H.R. The structural basis of word association behavior. – The Hague; Paris, 1966.

308.        Rosch E. On the internal structure of perceptual and semantic categories//Cognitive development and acquisition of language. – New York; London, 1973.

309.        Rosch E. Principles of categorization//Cognition and categorization. – Hillsdale, N.J., 1978.

310.        Rosch E., Mervis C. Family resemblance: studies in the internal structure of the categories//Cognitive Psycology. Vol.7. 1975.

311.        Schank R.C. Dynamic memory. – Cambridge, 1982.

312.        Schwartz M. Accessing semantic information in memory: The mental lexicon as semi-module//Current approaches to the lexicon. – Frankfurt am Main, 1995.

313.        Slobin D. Psycholinguistics. – Glenview (Ill.). – London, 1971.

314.        Szalay Lirand B., Deese James. Subjective meaning and culture: An assesmwent through word associations. – Hillsdale, N.J., 1978.

315.        Taylor J.R. Linguistic categorisation: prototypes in linguistic theory. – Oxford, 1989 [1995].

316.        Taylor J.R. Introduction on construing the word//Language and the cognitive construel of the word. – Berlin, New York, 1995.

 

СПИСОК СЛОВАРЕЙ И ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ

 

317.        Kiss G.R., Armstrong C.M., Milroy R. The Associative tresarus of English. – Edinburgh, 1972.

318.        OD – The Oxford English – Russian Dictionary. – Oxford – Moscow. 1997.

319.        LD – Longman Dictionary of English Language and Culture, 1999.

320.        СО – Ожегов С.И. Словарь русского языка/Под ред. Н.Ю.Шведовой. – М., 1984.

321.        Караулов Ю.Н., Сорокин Ю.А., Тарасов Е.Ф., Уфимцева Н.В., Черкасова Г.А. Русский Ассоциативный словарь. Т.1-6. – М., 1994-1998.

322.        Кубрякова Е.С., Демьянов В.З., Танкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнтивных терминов. – М., 1996.

323.        ОРС – Осетинско-русский словарь/Ред. Касаев А.М. 4-е изд. Ред. Гуриев Т.А. – Владикавказ, 1993.

324.        ЭЛС – Энциклопедический лингвистический словарь. – М., 1990.

325.        Русский язык. Энциклопедия. – М., 1998.

ПРИЛОЖЕНИЕ

200 наиболее частотных слов осетинского языка

(по текстам художественных произведений ХХ века)

 

абон адæм аз амонд арахъхъ арт аходын	«сегодня» «люди» «год» «счастье; судьба, доля» «самогон» «огонь» «есть, кушать»
æвзæр æгъдау   æз æмбал æмæ æмгар æрцыд æфсад æхсæв æфсымæр	«плохой» «закон, обычай, традиция; порядок, правило; дисциплина, поведение; приличие, нрав» «я» «товарищ, друг» «и; да» «ровесник» «приход, прибытие» «армия, войско» «ночь» «брат»
бадын байсын бандон бæлас бæстæ бæх бинонтæ бирæ бирæгъ бон буц	«сидеть» «забрать, отнять» «стул; табурет; скамья» «дерево» «край; страна» «лошадь» «семейство; домочадцы» «много» «волк» «день» «капризный; избалованный»
гал	«бык, вол»
дард дарын дæу дидинæг диссаг дон дуар ды дыууæ дзаума дзул дзурын дзыллæ дзырд загъын зард зарæг зарын зæрдæ зæронд зæхх знаг зонд зонын зымæг	«далеко» «содержать; иметь в виду» «твой» «цветок» «чудеса» «вода» «дверь» «ты» «два» «вещь; предмет» «хлеб» «говорить» «масса, множество» «слово» «сказать» «песня» «песня; мелодия» «ум» «сердце» «старый» «земля» «враг» «ум» «знать, уметь» «зима»
иннæ ирон Ирыстон исын	«другой, иной» «иронец, осетин» Осетия «брать»
кад кард карк кæд кæнын кæрдзын кæрон кæстар кæсын кæуын куывд куыдз куыст кусын куырой	«почет» «нож» «курица» «когда» «делать» «кукурузный хлеб, чурек» «конец; край; предел» «младший» «смотреть; читать» «плакать» «молитва; пир, пиршество, торжество; трапеза» «собака» «работа» «работать, действовать» «мельница»
ках къæдзæх кæсæр къух	«нога, стопа» «скала» «порог» «рука, кисть»
лæг лæппу лæууын	«мужчина; человек; муж» «мальчик; молодой человек» «стоять»
мад маргъ мард марын маст	«мать» «птица; дичь» «покойник «убивать» «горький; горечь, горе, обида»
мах мæгуыр мæлын мæн мæт минас мыггаг мысын намыс нана нард нæй ног ном ныййарæг ныфс ных ныхас	«мы» «бедный; бедняк» «умирать» «мое» «забота; печаль» «угощение» «род; фамилия» «вспоминать» «честь; слава» «бабушка» «жирный, тучный» «нет» «новый» «имя» «родитель» «надежда» «лоб; наружная сторона чего-либо» «речь; слов; разговор»
о райсом рæстæг рæсугхд рувас рудзынг рухс	«да» «утро» «время» «красивый» «лиса» «окно» «свет; светлый»
сау сауджын сахат сæр сæфын стонг стыр суадон сывæллон сыгъдæг сымах сыхæг тæрсын тæхуды кæнын туг тынг	«черный; траур» «священник» «часы» «голова; крыша» «продать» «голодный» «большой» «источник; ручей» «ребенок» «чистый; святой» «вы» «сосед» «бояться» «страстно хотеть; завидовать» «кровь» «крепко; очень; сильно»
уазæг уалдзаг уарзондзинад уæвын уд урс ус урзон уыдон уый уынг уынын	«гость» «весна» «любовь; приветливость» «быть» «душа» «белый» «женщина; жена» «любимый; возлюбленный» «они» «они» «улица» «видеть»
фарн фæдис фæллой фæндаг фæрсын фыд I фыд II	«мир, спокойствие; обилие, счастье» «тревога» «труд, работа: продукт труда» «дорога» «спрашивать» «отец» «мясо
фыдæлтæ фыдæбон фыдбылыз фыдфбæстæ фыййау фын	«предки» «трудности» «беда» «отечество, родина» «пастух» «сон»
хабар	«новость»
хай	«часть, доля»
халон	«ворон»
хауын	«падать»
хæдзар	«дом»
хæлæг	«зависть»
хæринаг	«пища, еда»
хæрнæг	«поминки»
хæссын	«нести»
хæст	«война»
хæстæг	«родственник»
хæфс	«лягушка»
хæхтæ	«горы»
хистар	«старший; тамада»
хо	«сестра»
хор	«зерно»
хорз	«добро, благо; хороший»
хур	«солнце»
хуссаг	«юг»
хуыссын	«лежать»
хъару	«сила»
хъæздыг	«богатый; богач»
хъæлæс	«голос»
хъæлдзæг	«радостный»
хъæр	«звук; крик»
хъæу	«селение, деревня»
хъæуын	«быть нужным; нуждаться»
хъыбыл	«молодое животное»
хъуг	«корова»
хъуыды	«мысль»
хъуысын	«доноситься»
цард	«жизнь»
цæрын	«жить»
цæстысыг	«слеза»
цæуын	«идти»
цин	«радость»
цы	«что; какой»
цъыф	«грязь; лужа; слякоть»
чи	«кто»
чызг	«девочка; девушка; дочь»
чындз	«невестка, сноха»
чындзæхсæв	«свадьба»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Научное издание

 

ТАМЕРЬЯН ТАТЬЯНА ЮЛЬЕВНА

E-mail: tamertu@mail.ru

 

МОДЕЛЬ МИРА В ЯЗЫКЕ:

ПРОБЛЕМЫ ДВУЯЗЫЧНОГО ПРОСТРАНСТВА

 

 

 

Редактор                                Н.Е. Желдакова

Технический редактор         В.В. Гаврилова

Корректор                             Г.А. Койбаева

Компьютерная верстка        А.В. Черная

 

 

Сдано в набор 21.02.2011. Подписано в печать 05.04.2011. Лицензия ЛР №020218. Формат бумаг 60х84 1/16. Бум.офс. Гарнитура шрифта «Times». Усл.п.л. 13.37. Уч.-изд.л. 12.93. Тираж 300 экз. Заказ № 108. С.75.

 

 

 

 

Издательство Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л.Хетагурова, 362025, г.Владикавказ, ул. Ватутина, 46.

 

 

Полиграфический центр Северо-Осетинского государственного университета имени К.Л.Хетагурова, 362025, г.Владикавказ, ул. Ватутина, 46.